Искупление - Элизабет фон Арним

– Мы лишь хотим, чтобы ты чувствовала себя как дома, – заверил он с таким жаром, что по дубовым стропилам прокатилось эхо. – Мы с Мейбл только хотим, чтобы ты здесь отдохнула, пришла в себя. Делай что вздумается: полная свобода. Понимаешь, да, Мейбл? – Затем исключительно ради дворецкого он потрепал Милли по плечу, взглянул на часы и, торопливо обронив: – Что ж, до свидания, дамы, – поспешил к дожидавшейся его машине, бросив Мейбл на произвол судьбы.

– Фред! – крикнула та ему вслед, сбегая по лестнице. – Ты вернешься к ужину? Не опоздаешь?

Но Фред уже внес свою лепту, и теперь, занятый совсем другими делами, открыл «Таймс».

Мейбл успела лишь мельком увидеть погруженного в чтение мужа в окне отъезжающей машины и снова медленно направилась по ступеням в холл, где терпеливо дожидалась покорная Милли, а рядом длинноносый дворецкий, надменно глядя на Мейбл свысока, ждал, когда та войдет, чтобы закрыть за ней дверь.

И с этой парочкой ей предстояло разделить одиночество. Вот так компания, в великом волнении думала Мейбл. У нее едва колени не подкашивались, когда она поднималась по лестнице.

– Пожалуйста, Смит, – промямлила Мейбл, как всегда робея, при обращении к дворецкому, – будьте любезны, проследите, чтобы багаж отнесли в комнату, отделанную красным деревом. – Нерешительно взглянув на Милли, она попыталась, следуя указаниям мужа, проявить заботу, пересилила себя и даже осмелилась осторожно взять грешную невестку под руку. – Поднимемся в спальню? Тебе, наверное, хочется переодеться после… – Обычно прибывшим гостям говорят: «После путешествия», – но Мейбл осеклась, поскольку Милли никаких путешествий не совершала.

– Фред был так добр, что привез меня, – чуть слышно проговорила Милли. – Я очень признательна вам обоим за то, что приютили. Так великодушно с вашей стороны.

Мейбл чуть крепче взяла невестку за локоть и потянула к лестнице. Приютили? Конечно, это именно так, но со слов Милли можно было сделать вывод, будто она нуждалась в убежище, а Фред почти всю прошлую бессонную ночь внушал Мейбл, что необходимо любой ценой убедить слуг, что невестка приехала погостить по доброй воле. Как будто они поверят, будто не знают, что все это значит на самом деле. Она так и сказала Фреду, но тот даже слушать не стал, и все же Мейбл надеялась, что Милли будет тщательно следить за своими словами в присутствии слуг, в особенности дворецкого. За ленчем, к примеру (Мейбл прочитала книгу по этикету, так в ней строго предписывалось говорить «ленч» про тот прием пищи, что всегда носил название «обед»), дворецкий добрых полчаса будет стоять рядом и прислушиваться. Ужасно, если Милли начнет говорить так, словно его вовсе нет, и еще ужаснее, если она скажет правду. Нужно попросить ее быть осторожной, напомнить, что…

Но нужно ли напоминать Милли о грозных тучах, что сгустились над ней? Разве может она хоть на минуту забыть об этом? Ну нет, вряд ли. И Фред сказал, что нельзя ни в коем случае упоминать об этих самых тучах, лучше о них забыть, вычеркнуть из памяти. Но как, если Милли сама о них заговаривает? Не прямо, но обиняками. Вот только что обронила, что ее приютили. Приютили! А дворецкий стоял рядом и слушал…

– Мы рады принять тебя! – в отчаянии воскликнула Мейбл, и ее маленькие черные глазки на раскрасневшемся лице были так тревожны, что придавали ей сходство с креветкой.

Она потащила свою бледную гостью вверх по лестнице, а дворецкий, угрюмо наблюдавший за ними снизу, подумал: «Хорошенькое дело! Заботиться о багаже и прислуживать одетой как скорбящая вдова распутной девке. Ей впору носить рубище грешницы. Вот отлучить бы ее от церкви. Его преосвященство быстро бы с ней расправился: у него с такими, как она, разговор короткий».

Дворецкий, которого, так уж случилось, звали Батлер[36], был крайне возмущен, когда новые хозяева предпочли называть его Смитом. И только епископ без малейших затруднений неизменно обращался к нему по имени и на не столь уж редкие вопросы посторонних, почему он называет дворецкого Батлером, отвечал: «Потому что он и есть Батлер».

Итак, дворецкий с негодованием отправился исполнять распоряжения миссис Фред Ботт. Но когда в час обеда миссис Эрнест (Батлер полагал, что все же должен называть ее так) появилась вновь – уже без шляпы и вуали, так что можно было как следует ее рассмотреть, – он убедился, что волосы ее уложены безупречно, не в пример растрепанным космам его так называемой госпожи, а лицо, как и подобает случаю, спокойно и печально, лоб у нее чистый и открытый, что, по его мнению, как нельзя более пристало богобоязненной христианке, и дворецкий начал сомневаться, так ли уж прав в своей оценке. Пока дышал над ней, подавая блюда, он успел заметить бледные, словно восковые, щеки в тени длинных темных ресниц – так, по его мнению, и следовало выглядеть лицу скорбящей вдовы – и сомнения его усилились. Ей-богу, думал дворецкий, если в эту самую минуту взять и перенести ее как есть, ничего не меняя, в дом епископа и усадить за обеденный стол, такая гостья сделала бы честь его преосвященству.

Мейбл, украдкой наблюдавшая за Милли, тоже невольно поймала себя на мысли, что та выглядит благопристойно, и подумала: обманщица и лицемерка, и как у нее наглости хватает? Конечно, всем от этого только лучше, но какое нахальство! Они знали о ней все, и Милли было это известно, и все равно она бесстыдно изображала скромницу – горящая головня прикинулась подмокшей петардой. Какое коварство – показать свою змеиную натуру, а потом прикинуться голубкой, самой кроткой из всех живущих на земле тварей, негодовала Мейбл. Какое жуткое смешение – голубка-прелюбодейка, что может быть ужаснее!

Голубка-прелюбодейка. Ну и выражение. Откуда оно взялось? Из каких неведомых мерзких закоулков ее разума? Никогда прежде подобные слова не приходили ей в голову. Возможно, они навеяны фигурой женщины, что сидела напротив и ела баранину? Боже милостивый, какая страшная догадка: неужели Милли чем-то заражена и несет в себе угрозу? Ужасно, ведь даже будь она добродетельна – а это не так, тотчас оговорилась Мейбл, твердо решив не дать снова себя одурачить, – ей все же удается вкладывать дурные мысли в невинные головы. Мило, нечего сказать, ее чистые, безгрешные мальчики будут рядом с этой особой целый месяц, и даже Фред… При мысли, что придется день за днем наблюдать, как мужа постепенно развращают, Мейбл содрогнулась от омерзения: ничего ужаснее представить себе нельзя.

Мейбл, украдкой наблюдая за Милли, с тревогой подумала, что ей не