Искупление - Элизабет фон Арним

ей возвращаться? – тоже, должно быть, порядочная скотина. Берти так тревожился о Милли, что за ужином выпил больше обычного, и лицо его заливала густая краска. А сидя между седеющим Алеком и желтолицым Фредом, он казался едва ли не багровым.

Единственный из всей семьи, он не радовался, не благодарил судьбу за то, что Милли вернулась. Берти скорее предпочел бы, чтобы невестка уехала навсегда: тогда по крайней мере он мог бы заключить, что мужчина, с которым у нее была связь, поступил с ней как подобает. У Берти в голове не укладывалось, что кто-то мог поступить иначе с Милли, всегда такой ласковой и мягкой. Какой мужчина способен на подобную низость? Что до самого Берти, тот всегда хорошо обходился с женщинами, с которыми сталкивался… при определенных обстоятельствах. Возможно, по отношению к Эдит он вел себя не лучшим образом, но ведь она… Что-что? Что говорит Джордж?

Джордж говорил, что Милли уже получила свое наследство.

– Она сказала мне, что ходила к Дженкинсу и тот передал ей деньги, – объявил Джордж.

– Странно, – заметил Фред.

– Очень странно, – подтвердил Алек, неспешно расчесывая пальцами бороду.

– Интересно, как ей это удалось, – задумчиво протянул Фред.

Джордж принялся разглядывать ковер.

– Ну, думаю, Дженкинс выдал ей деньги авансом. Да, должно быть, именно так.

Наступила тишина. Женщины молчали, поскольку не понимали, почему бы Милли не забрать свои деньги, когда она того пожелает, а Алек и Фред думали, что она, должно быть, хитростью заставила Дженкинса выплатить деньги, ибо ни один мужчина не выдаст авансом тысячу фунтов женщине без законных на то оснований и без всякой гарантии возврата выплаченной суммы, если только его не подтолкнули к этому каким-то хитроумным способом. А что, если Милли удалось обольстить безжалостного адвоката с сурово поджатыми губами? Есть ли предел ее коварству?

Крайне неприятная мысль. Меньше всего им хотелось, чтобы хитрость и коварство проникли в их жизнь, нарушив душевное спокойствие и благополучие. Кто знает, что взбредет Милли в голову, если впустить ее в дом и дать ей волю. И хотя сами они, разумеется, останутся тверды и непреклонны, их жены могут вообразить, будто это не так, и тогда…

– Я, пожалуй, позвоню Дженкинсу, – прервал молчание Фред.

– На твоем месте я бы этого не делал, – быстро вмешался Берти.

– Почему?

– Лучше оставить все как есть, – заметил Берти и налил себе виски с содовой. – Не стоит ворошить прошлое Милли и разбирать ее поступки – это не слишком хорошее начало. Прими мой совет: нам следует забыть о ее прошлом, в особенности о недавнем прошлом, и начать с чистого листа… Как выразился бы священник, давайте надеяться и верить.

– Может, тогда с тебя и начнем, – язвительно предложил Фред.

– Ну нет! – вмешалась жена Берти. – С чего бы, мы же младше всех? Я имела в виду Берти. Мы никак не можем идти вне очереди.

– И кстати, – продолжал Берти, чтобы отвлечь внимание от Дженкинса и выплаченной суммы. – Я сегодня наводил справки: мой поверенный считает, что те слова в завещании Эрнеста – ну, вы помните: «Моя жена знает почему» – можно посчитать клеветническими, порочащими честь и достоинство. Он намерен подать апелляцию и потребовать, чтобы их исключили из завещания. Мой адвокат готов ручаться, что отделение суда по делам о наследстве признает приписку простой жалобой, выражением недовольства и выдаст предписание не публиковать ее.

– А я думала, завещания священны, – произнесла Нора. Роковые слова в завещании Эрнеста глубоко ее взволновали, и она не хотела, чтобы их исключили.

– Только не те их части, которые судья признает необоснованными, неподтвержденными или клеветническими, – объяснил Фред, которому новости Берти принесли немалое облегчение.

– Но слова Эрнеста нельзя назвать необоснованными, – возразила Эдит.

– А потому едва ли их можно признать клеветническими, – прибавила Мод.

– Что ж, так или иначе, их исключат из завещания, – коротко заметил Берти. – А нам остается только благодарить судьбу, что жгучее желание Эрнеста отомстить после смерти не осуществилось.

– Да, думаю, нам всем нужно этому радоваться, – Фред обвел глазами собравшихся. – Так будет намного легче уберечь Милли от скандала.

А поскольку Алек согласился с братом, сказав: «Мы в самом деле должны радоваться», – а Джордж согласно кивнул, женам и сестрам пришлось этим удовольствоваться.

Однако им, женам и сестрам, не понравилось, как Берти говорил о бедном Эрнесте, да и никогда не нравилось. Стыдно вспомнить, как он отзывался о брате на похоронах, ужасно выслушивать теперь его грубости. Эдит следовало его приструнить, напрасно она так его распустила. А Эдит, прищурившись, смотрела на Берти, когда вдруг страшное подозрение закралось ей в душу. «Хотела бы я знать, – подумала она (и надо отметить, что мысль эту она отчаянно пыталась прогнать), – не потому ли Эрнест не пожелал развестись с Милли, что знал, кто тот мужчина…»

Но продолжить эту мысль она не смогла. Нельзя, просто нельзя было позволить столь ужасной догадке, способной полностью разрушить ее душевный покой, утвердиться в голове. «Прочь отсюда», – сказала она и яростно, что было сил, отмахнулась от назойливой мысли, потом почувствовала внезапную дурноту и спросила Нору, нельзя ли открыть окно.

Последовала интерлюдия, во время которой все бросились обмахивать Эдит и открывать окно.

Как только в комнату впустили воздух, сидевшая у камина Рут начала кашлять.

– Вот видите? – кивнул в ее сторону Алек, когда она немного утихла и стало возможно разобрать его слова. – Я должен увезти Рут в Брайтон или еще куда-нибудь. Я уже давно об этом подумываю. – И прибавил, постучав себя пальцем по соответствующей части тела: – Грудь.

– Ты увиливаешь, старина, – отозвался Фред. – Ты просто не хочешь, как полагается, занять место старшего в семье и первым забрать к себе Милли.

После его слов Рут зашлась в новом, еще более яростном приступе кашля, так что страшно было слушать, тощее тело ее сотрясалось.

– Она всю зиму так кашляет, – объяснил Алек, когда жена его ненадолго умолкла. Слова Фреда он оставил без внимания. – Думаю, учитывая ее возраст…

– Что ж, тогда, Мод, как насчет тебя? – спросил Фред, глядя на старшую из сестер. – Не вижу причин, почему бы одной из девочек не стать первой. В конце концов, это скорее женская забота, а не мужская. Что, если нам начать со старшей сестры, раз старший брат не желает?

– Дорогой мой, речь не о том, что я не желаю, – начал Алек под аккомпанемент нового взрыва надсадного кашля Рут.

– Ты, наверное, шутишь, Фред, – сурово проговорила Мод, когда Рут затихла, и перевела хмурый взгляд с Фреда на Рут: кашель невыносимо ее раздражал. – Эдвард никогда такого не допустит. И при чем тут он? Какое отношение он имеет к Милли и ее