Искупление - Элизабет фон Арним

– Ваша тетя Милли.

– Что ж, ладно, могло быть и хуже, – пробурчал он, не отрываясь от газеты.

– Я думал, новоиспеченные вдовушки сидят дома, – заметил Дик, младший.

Тогда Фред в общих чертах, не вдаваясь в подробности, рассказал сыновьям о филантропическом рвении их дяди Эрнеста и о том, как щедрые пожертвования на благотворительность оставили его вдову без крова. Потом отпустил несколько замечаний о потаенных уголках души человеческой, недоступных нашему взору, и о том, как подчас родной брат способен нас удивить, вот и в данном случае никто и не подозревал о возвышенных идеалах и благородных страстях Эрнеста.

– Вот ведь не повезло старушке тете Милли, – обронил Дик, когда отец закончил свою тираду.

– Да, и я так думаю, потому и не увлекаюсь филантропией, – отозвался Фред. – Мы должны о ней позаботиться.

– Ты говоришь о деньгах? – спросил Перси, продолжая изучать газету.

– О доброте, – произнес Фред.

– Доброта! Что ж, по крайней мере это дешево, – заметил Дик.

– И просто, – согласился Перси и перевернул страницу. – Мне всегда нравилась тетя Милли.

– Да. Она не какая-то старая грымза, – согласился Дик.

– Но почему дядя Эрнест… – начал Перси и поднял глаза от газеты.

– Именно это я и пытался донести до вас последние десять минут. Когда человеком завладевает страсть к филантропии… – Фред оборвал себя и, вынув часы, резко бросил: – Я иду спать. У меня был тяжелый день, устал.

Милли прибыла на следующий день около двенадцати. Фред приехал за ней к девяти, но пришлось подождать, пока она соберет вещи. Он не решался оставить ее одну из страха, что опять куда-нибудь ускользнет, и предпочел пожертвовать драгоценными утренними часами, но самому доставить ее в свой дом и передать с рук на руки Мейбл.

Но Милли и не думала противиться, напротив: пошла за ним покорно, как овечка. Она еще не вставала, когда приехал Фред. Горничная что-то плела, хоть он ее и не слушал, будто бы накануне вечером Милли стало дурно, но, как только услышала, что приехал деверь и хочет с ней поговорить, она тотчас встала. Вначале, казалось, новость о том, что родственники желают поочередно принимать ее у себя, привела Милли в замешательство. У Фреда даже мелькнула мысль, что она не вполне поняла смысл его слов: застыла с глупым видом, но некоторое время спустя, как видно, уловив суть дела, она все же поблагодарила за доброту. Пока Фред объяснял, а Милли благодарила, они даже не смотрели друг на друга: он отвернулся к окну, а ее взгляд не отрывался от камина. Это Фред настоял, чтобы Милли забрала все свои вещи до единой, а не только лишь кое-что, на время, как хотела она сама.

– Чем больше ты заберешь, – сказал Фред, глядя в окно, – тем меньше придется приобретать.

– Да, я понимаю, – сказала Милли, не сводя глаз с камина.

«О боже, как же долго она собирается», – думал Фред. Изнывая от ожидания, он то и дело посматривал на часы. Неужели она не понимает, как дорога мужчине каждая минута в это время дня? Он уже давно обговорил все с кухаркой и передал через нее распоряжения остальной прислуге, которой предстояло получить щедрую компенсацию и в тот же день покинуть дом, а Милли все еще собирала вещи у себя в спальне. Как же это неприлично с ее стороны заставлять его столько ждать! Еще больше раздосадовало Фреда, что эта женщина впервые в жизни сумела его смутить. Когда Милли вошла в комнату, он не смог посмотреть ей в глаза и невольно отвел взгляд. Крайне досадно и чертовски неловко. Будь Милли наглой и дерзкой или угодливой, заискивающей, словно побитая собака, что всегда выдает распутную женщину, он бы знал, что делать, и легко сумел бы с ней справиться, но она выглядела такой же праведной, с обидой думал Фред, скромной, застенчивой, как и прежде, все той же милой кроткой голубкой, о которой он всегда втайне мечтал, чье белое личико и огромные глаза заставляли трепетать потаенные струны его души. Этого Фред не ожидал, а потому вконец растерялся. Вдобавок ему не давала покоя мысль: что, если их подозрения, точнее сказать – уверенность, беспочвенны? Что, если все они, и прежде всего Эрнест, несправедливо и жестоко обошлись с бедняжкой?

Эта неприятная мысль поразила Фреда, и на мгновение он впал в нечто похожее на ступор, но тотчас пришел в себя, вспомнив, что Милли пустилась наутек и неведомо где скрывалась два дня и ночь. Будь она невиновна, не сбежала бы.

Да, но ведь она вернулась…

Эх, черт возьми, хмуро подумал Фред, виновна Милли или нет, в любом случае эта глупая женщина едва не погубила доброе имя семьи, и все еще могла погубить, не будь они настороже.

Но когда она сошла наконец вниз, готовая ехать с ним, покорная, вся в черном, с вуалью на лице, и опять сказала что-то вежливое об их с Мейбл доброте, Фред снова испытал смущение и неуверенность: слова Милли неожиданно растрогали его, ибо, видит бог, им двигала отнюдь не доброта.

Нет, так не годится, сказал он себе, стараясь унять волнение. Так вот что случилось с Дженкинсом. Должно быть, тот тоже растрогался, почувствовал неуверенность, а кончилось все тем, что ему пришлось расстаться с тысячей фунтов. Фред, как человек богатый, хорошо знал цену тысячи фунтов, и ему вовсе не понравилась мысль, что из жалости к Милли и он в дальнейшем, возможно, расстанется с деньгами. Правда, она нисколько не походила на особу, способную у кого-то что-то выудить обманом, и все же она ловко обвела их всех вокруг пальца. На этот раз им следовало вести себя с ней крайне осторожно и тщательно следить, чтобы…

Фред испытал невероятное облегчение, когда смог наконец передать ее с рук на руки Мейбл, его Мейбл, женщине, о которой он знал все и которая была в точности такой, какой казалась. Следуя его указаниям, она ждала их на пороге, и как только Фред ее увидел, смущение его исчезло, он тотчас почувствовал, что готов играть свою роль радушного хозяина.

– А вот и мы, – оживленно бросил он жене через плечо, помогая Милли выйти из машины.

Пунцово-красная, взволнованная, Мейбл сошла вниз по ступеням и протянула вялую руку.

– Ах, Милли. Да. Как мило. Как ты? Я… я так рада. – Поймав взгляд мужа, она поспешно наклонилась и клюнула невестку в покрытую вуалью щеку.

Фред заговорил с еще большей живостью. Провожая Милли в дом, он сказал, и дворецкий