Бандит Ноубл Солт - Эми Хармон

– Нет, – выдохнул он. – Это совсем не то же, что петь. Или скакать верхом. Или бегать, или воровать. Это вообще ни на что не похоже.

– Вам придется мне помогать. Придется простить мне, что я… такая, как есть. Я не з-знаю, что делать, – повторила она, умоляя его понять.

– Я тоже не знаю, что делать, голубка. Со мной такого не случалось. Я никогда прежде не влюблялся. Но, может, мы с вами… перестанем убегать друг от друга… и дадим себе шанс?

– Если вы вдруг не заметили, это я за вами бежала.

Он усмехнулся и обернулся к ней, прижался лбом к ее лбу:

– Это уже немало. Совсем немало.

Она стояла на ступеньку выше, чем он, и потому казалась выше него, но он не попытался ее обнять. Казалось, все его тело по-прежнему гудело, ожидая, что она снова укусит.

– Мне так жаль, Ноубл. Я могу быть лучше, – проговорила она, рыдая. – Я знаю, что могу.

– Мне не нужно, чтобы вы стали лучше.

– Нет, нужно. И я этого хочу.

– Просто позвольте мне вас любить, – попросил он. – Только это мне и нужно.

– Но почему? – Во всем этом не было ровным счетом никакого смысла. – Почему я?

Он ненадолго задумался.

– Теперь я верю… в то, что говорила мать. Кто-то сразу свой.

– Вы снова сочиняете хайку, – заметила она, надеясь его рассмешить, но его слова задели струну в глубине ее сердца, и ни он, ни она не рассмеялись.

Кто-то сразу свой.

– Да уж, – пробормотал он. – Похоже на то. Дурная привычка. Но от этого слова не теряют правдивости.

– В следующий раз… Все будет иначе, – пообещала она.

– Ладно, – просто согласился он, принимая ее обещание, отнял руку от ее груди, провел по ее спутанным волосам, по залитому слезами лицу и отвернулся. – Я скоро вернусь, – тихо пообещал он.

И она снова зашагала вверх по лестнице. Одна.

22

Пора на поезд.

Свисток звучит все громче.

Мне надо бежать.

Гостиница «Плаза» была совсем новой, настолько новой, что резкий запах свежей краски и штукатурки был даже сильнее острого аромата сигары, которую он, в своем щегольском желтом костюме, выкурил в холле. Желтая ткань костюма оттеняла его голубые паркеровские глаза, но сегодня он не собирался их прятать. Не теперь. Он старательно подготовился и хотел выглядеть соответственно. Не будет ни пота, ни грязи, ни колебаний. Он подумал даже, что сумеет привлечь к едва открывшейся гостинице столько внимания, сколько ее владельцам даже не снилось. Вот бы они приплатили ему за рекламу.

Он толком не решил, каким именем назовется, но, когда вошел в холл, никто его ни о чем не спросил. Швейцар назвал его «сэр». И официант тоже. Постоялец, выбравший такую же сигару, как у него, заметил лишь, что «ничего лучше в жизни не курил», но больше ничего не сказал.

Он вполне смог бы жить в мире, где все богаты и хорошо выглядят – точнее, хорошо выглядят, потому что богаты. Всех постояльцев словно отлакировали, они так и лоснились, но он знал, что ему такого лоска никогда не добиться, и неважно, как хорошо он начистит башмаки и сколько долларов спустит на костюмы. Он выглядел как тот, кем, собственно, и был, – а был он глупым, широколицым деревенским парнем из захолустья. От этого он немного нервничал. Никак не мог успокоиться.

Он прождал всего час, хотя рассчитывал, что придется проторчать в «Плазе» гораздо дольше. Граф вошел в холл, где сидел Ван, заказал себе выпить и перекинулся несколькими фразами с человеком, которого Ван счел пинкертоном.

При виде пинкертона Ван поморщился было и едва не решил отказаться от своего плана, но встреча быстро закончилась. Агент передал графу папку, и граф тут же ему заплатил, протянув банкноту с таким видом, как будто платить за услуги было ниже его достоинства. Пинкертон кивнул, сунул в рот сигару и, не оглядываясь, вышел из «Плазы». Вану он не показался ни верным помощником графа, ни его слугой, мальчишкой на побегушках. То был американец, вне всяких сомнений, и к тому же не слишком жаловавший британцев. Может, это и правда был один из пинкертонов. Или просто полицейский, решивший подработать в свободное время.

Граф пересек просторный холл, не удосужившись даже открыть папку, даже оглянуться. Он ничего не подозревал. Не знал, что за ним по широкой лестнице следует его тень. Он не обернулся, даже когда отпер широкую дверь, на нетронутой поверхности которой виднелись золоченые цифры 413.

Четыре и тринадцать. Апрель, тринадцатое. День рождения Бутча. Это судьба.

Паркер подошел к двери и постучал. Твердо, но не сердито. Тук-тук.

Граф даже не спросил, кто там. Он просто распахнул дверь. Он еще не успел снять уличные ботинки и даже не отстегнул воротничок. Не налил себе выпить. Может, он не собирался задерживаться в номере. Что ж, тем хуже для него. Теперь он никуда больше не пойдет.

Граф нахмурил лоб, но лицо его прояснилось, когда он узнал посетителя.

– А-а, мистер Солт.

На этот раз он огляделся по сторонам, осмотрел коридор, прищурился. В коридоре не было ни души, и все же он пригласил Вана войти. Глупый англичанин.

– Не зря вы пришли, мистер Солт, – сказал он. – Или вас подослала Джейн? Уверен, она понимает, что со мной не стоит шутить. Мне нужен чертов наследник, так что я увезу мальчишку обратно в Лондон, вместе с ней или без нее.

С этими словами граф отвернулся от него к столику с напитками, источая все то же презрение, с которым общался с пинкертоном. Он ждал ответа. Информации. Отчета. Чего угодно, кроме того, что его ждало.

Его ждала смерть.

Бах, бах.

Выстрелы прозвучали не громче, чем стук в дверь, – он даже это продумал заранее. Правда, теперь владельцам «Плазы» придется сменить в номере 413 новенький ковер и перекрасить стену. Ван бегло взглянул в зеркало, проверяя, не попали ли на него красные брызги, и быстро обыскал комнату.

Папка лежала на столике с напитками, вместе с ключом от номера. Кто бы ни был этот пинкертон, он выследил, где остановились Джейн и Огастес, и указал в своем отчете полный адрес Эммы. Это было плохо. А может, наоборот, очень хорошо. Значит, они теперь предупреждены.

Поначалу он даже не собирался читать