Лицо с обложки - Юлия Белкина

— Вы уверены, что вам это нужно? — спросил Грушевский, потому что всегда задавал этот вопрос. — В семейной жизни иногда лучше ничего не знать, чем любой ценой устанавливать истину.

(Чья бы корова мычала!)

Женщина нахмурилась. Лицо ее стало жестким. Ответила с вызовом:

— Да, уверена!

Грушевский вспомнил, кто она: дочь Ардатова! Он никогда не брался за дела людей, лично ему знакомых. Германа он знал и поэтому сразу отказался. Но женщина неожиданно расплакалась навзрыд:

— Пожалуйста! Поверьте, мне больше некуда идти. Я в отчаянии…

Этот монолог он тоже мною раз слышал… Нo в конце концов согласился. Уходя, дочь Ардатова задержалась возле зеркала, приводя в порядок заплаканное лицо. Полюбопытствовала:

— Давно занимаетесь частным сыском?

— А я им вообще не занимаюсь, — ответил он и в ответ на недоуменный взгляд пояснил: — Это мое хобби. В свободное от работы время.

За полгода «частного сыска», как выразилась дочь Бориса через этот убогий офис прошагал полк обманутых жен и любовниц. Стоило однажды случайно облагодетельствовать одну даму, как вереницей за ней потянулись другие… Работало «сарафанное радио». Но первая клиентка запомнились надолго.

Она появилась в шубе из щипаной норки и, излагая суть подозрений, металась по кабинету, напоминая хищного зверька. Грушевский никогда не спрашивал их имен и эту про себя назвал Норка. Заполучив вожделенный «компромат», Норка неожиданно утихомирилась. Отвернувшись к окну, рассматривала фотографии мужа с застывшей на лице презрительной гримасой. Затем чуть дрогнувшей рукой сунула снимки в конверт, посмотрела в окно, сказала хрипло — не Грушевскому, другому: «Мерзавец!» Решительно сбросила с плеч шубу, обвила опешившего детектива за шею и, призывно глядя в глаза, прошептала:

— Здесь? Или поедем ко мне?

Едва отбился.

Такие сцены не часто, но повторялись и, что отрицать, льстили его мужскому самолюбию. Но Саша вовремя вспоминал байку про багдадского золотаря…

Герман

Только женщина способна понять, как исподволь из рабыни можно превратиться в хозяйку положения! Общая тайна сковала их крепче, чем наручники. Лондон поменял их ролями. В Лондоне, поостыв и разумно все взвесив, Зоя поняла, что Герману тоже есть что терять и она ничем не рискует: Герман будет молчать о ее прошлом, потому что оно — и его прошлое тоже.

В Москву она возвращалась с твердым намерением не продолжать завязавшиеся в Лондоне отношения. Сидеть на двух стульях — не самая удобная позиции… То, что произошло между ними, лишь плата по старым счетам. Но Герман не оставлял ее в покое, требовал встреч, обольщал, упрашивал…

В чувстве власти над сильным, самоуверенным и жестоким человеком был свой соблазнительный вкус. Словно она приручила льва! А какое облегчение быть с кем-то самой собой, не лгать, не играть роль, насколько это возможно, потому что насовсем избавиться от образа Зои Гедройц ей уже нельзя. Маска приросла с мясом, не оторвать.

Зоя не отвечала на звонки Германа, избегала встреч, но кто ждет — тот всегда найдет, и однажды он настиг ее в спортивном клубе. Зоя только что прокатилась по трассе на горных лыжах и теперь отдыхала в баре. Герман вошел, равнодушно щурясь на окружающих — с таким выражением голодный лев смотрит в сторону стада антилоп. Он сел, развалясь, на диван напротив. Нетерпеливо позвенел черенком виден по пустому бокалу. Кивнул Зое:

— Ну чего? — словно это она, а не он добивался встречи.

Старательно выдерживая ледяной тон, она произнесла заранее приготовленную речь в смысле «давай останемся друзьями». Герман слушал, кривил губы в усмешке, поглядывал на нее исподлобья с таким видом, словно у нее сидел паук на голове, а она об этом и не догадывалась.

— Слушай, ты не писала в детстве сочинения на тему «Верю ли я в дружбу между мальчиком и девочкой»? — весело блеснув глазами, спросил он. — Не писала?

Зоя встала, чтобы уйти. С заботливым выражением лица Герман снял у нее с груди невидимую пушинку, а когда Зоя посмотрела вниз, неожиданно поймал ее за нос:

— Попалась!

Она пнула его носком лыжного ботинка. Герман ойкнул — больше и шутку, чем всерьез, и отпустил ее.

— Не дотрагивайся до меня! — прошипела она сквозь зубы. — Не звони, не подходи и не говори со мной, понял?

— Подожди! — Герман неожиданно крепко ухватил ее за руку и нахально напел гнусавым, издевательским голосом: «Па-ада-жди, дожди, дожди жди! Я оставил любо-овь позади? И теперь у меня впереди… Дожди, дожди, дожди…»

Вдруг резко дернул Зою за руку, и она, потеряв равновесие, шлепнулась ему на колени.

— Дурочка! — ласково сказал ей на ухо. — Не шевелись, руку сломаю.

— Пусти, мерзавец!

На них уже оборачивалась публика. Подошел охранник заведения, но Герман остановил его жестом:

— Все нормально, командир! Мы с дамой уже уходим освежиться.

Не особо церемонясь, он выволок Зою на свежий воздух.

Она с ужасом смотрела по сторонам: в этом клубе постоянно встречались общие знакомые! Вечером Борис все узнает…

— Значит, нам с тобой не о чех? разговаривать? — Герман припер ее к стенке в самом буквальном смысле слова.

Мимо проходили любители зимнего спорта в лыжных комбинезонах, с лыжами на плече. С любопытством поглядывали в их сторону. День, как назло, выдался самый лыжный — яркое солнце, весеннее небо в белесых прорехах облаков. И народу в клубе, как в альпийском Давосе.

Ну вот, пожалуйста, и первое знакомое лицо! Выворачивая шею на сто восемьдесят градусов, гадая — она это или не она? — шел с детьми к фуникулеру один тип из отдела Бориса, она помнила его еще по Парижу. Тип так засмотрелся в их сторону, что едва не угодил под фуникулер… Дети вовремя развернули папу лицом вперед.

— Герман, уйди! — умоляюще зашептала она. — Меня увидят знакомые…

— Плевать я на них хотел! И не делай со мной эту наглую морду. я отлично знаю, какая ты на самом деле. У нас больше общего, чем тебе кажется! Едем сейчас за твоими вещами. Собирайся и переезжай ко мне! Так больше продолжаться не может.

Герман встряхнул ее с силой, словно хотел вытрясти из нее душу. И как всегда, от страха и отчаяния, Зоя рассмеялась, тряхнула головой.

— Убери грабли, на мне яблоки не растут!

Герман опустил руки. Сказал;

— Вот такую тебя люблю. Хочешь, уедем? Навсегда, хоть в Акапулько. Что тебя здесь держит? Плюнь на них, мы нужны друг другу. Ну?

— Не нукай, не запряг!

Он схватил ее за плечи:

— Что тебя останавливает? Долли? К черту ее, ты сама ее ненавидишь. Твой сивый мерин Ардатов? Он не