Лицо с обложки - Юлия Белкина

подобрал с пола деньги, кредитные карточки, сложил все в ее сумку. Рядом положил конверт. Задержался в дверях, посмотрел на нее, вспоминая, все ли он сделал и сказал. Негромко пробормотал:

— Я ничего никому не говорил и не скажу. Вам с Германом лучше некоторое время не встречаться.

Она ничего не ответила, и Саша не удержался.

— На вашем месте я бы все рассказал… — он хотел назвать ее настоящим именем: Лена. — Подумайте если не о родителях ребенка, то о себе. Это плохо кончится. Нельзя вечно жить во лжи.

Она ничего нс ответила. Саша тихо вышел, прикрыв за собой дверь. Она догнала его у лифтов:

— Эй, послушайте! Стойте.

Саша задержался, обернулся.

— Вернитесь, выслушайте меня, — быстро проговорила она и добавила: — Пожалуйста…

Почему нам проще доверить свою боль чужому, совсем незнакомому человеку? Только потому, что он готов выслушать? Или потому, что, глядя в глаза собеседника, мы на самом деле говорим сами с собой?

Порой она забывалась настолько, что кокетничала с ним как ни в чем не бываю, словно игра стала ее второй натурой. Ее смех звучал серебряным колокольчиком, напоминая слова старой песни Бориса Гребенщикова: «Колокольчик в твоих волосах звучит соль-диезом…» Но, вспомнив вдруг, что Грушевский все знает, она приходила в себя, и тогда взгляд ее зеленовато-карих глаз становился растерянным, беззащитным, как у разбуженного лунатика…

Они медленным шагом двигались по набережной Москвы-реки в сторону Нового Арбата. Водитель Зои ехал чуть впереди. Она приказала ему держаться поблизости, и водитель то останавливался, поджидая их, то уезжал вперед.

— У меня отвратительная память на лица, — призналась она. — Понимаю. что людей оскорбляет, когда их не узнают, хотя не понимаю почему. По-моему, прекрасное — уметь измениться до неузнаваемости. Сужу по горькому опыту. Ведь мы с вами встречались раньше?

Hапомните…

Саша напомнил:

— Первый раз — летом прошлого года… Франция, Версаль… Церковь…

Она замахала руками: вспомнила!

— Вы были свидетелем на нашей свадьбе? Телохранитель Бориса? Как я могла забыть!

Она красиво сжала виски тонкими пальцами, спросила, блестя глазами:

— И ведь это вы сопровождали вас на Маврикии? И везли меня в аэропорт, когда Борис не смог? А в торговом центре, когда я так глупо хлопнулась в обморок, это тоже были вы? Ну, конечно, вас зовут Александр, как же я могли забыть?

Грушевским не понимал, зачем она затеяла разговор? Что надеялась услышать? Рассказывая о своих страданиях, она искала одобрения, восхищения или хотя бы сопереживания: «Ну, ты даешь! я бы так не мог, хотя… на твоем месте… кто знает?…» И была не особенно рада, когда Саша высказывал свое мнение, отличное от ее собственного, а уж тем более — поучал, что ей делать…

— На вашем месте я бы все рассказал мужу.

Но его мнение ничего для нее не значило. Оно не интересовало ее. Разве для того мы открываем собеседнику свою ранимую, чуткую душу, чтобы в ответ услышать: иди и больше так не делай, чтобы не случилось с тобой чего худшего…

— Нет, это невозможно, — качала оно головой. — Вы не понимаете. Впрочем, я сама себя не понимаю. Ничего другого не хочу, только уехать на край земли… В Акапулько! И забыть эту жизнь как кошмарный сон.

Они дошли до площади и остановились на перекрестке.

— И когда вы уезжаете? — спросил Грушевский.

— Наверное, скоро, — с облегчением вздохнула она. — Не хочу откладывать. Такие решения лучше принимать сгоряча! Может быть, мы с вами больше не увидимся.

Замети», как погрустнело его лицо, она заглянула Саше в глаза — так, словно хотела навсегда запечатлеть в своем сердце образ тайного друга, малознакомого человека, которому она, оказывается, была странно дорога. Взгляд янтарно-зеленых глаз пронзил душу Грушевского насквозь. Она вдруг сказала, словно прочла по лицу.

— А хотя кто знает? Вдруг мы с вами еще встретимся где-нибудь далеко-далеко отсюда? Обычно я не люблю встречать людей из прошлого, но вас буду рада видеть. Мы встретимся случайно, в неожиданном месте, и будем молча смотреть друг на друга из разных концов заполненного людьми зала… Вас под руку будет держать милая, очаровательная спутница… А я… — Она не договорила, погрустнела, опечалилась, словно солнце зашло за облако. Потом добавила быстро, глядя в сторону. — Ну. прощайте! И простите меня за все.

Она поцеловала Грушевского в жесткую, обветренную щеку.

Кровь прихлынула к его лицу. Он покраснел, как мальчик, прижал ладонь к щеке, повернулся навстречу ледяному ветру. Боялся, что сейчас заплачет. Взмолился всем существом, глядя в серое, промозглое небо: пусть больше никогда не увижу, только бы не успела! Только бы знать, что она здесь, рядом, в этом городе, ходит по одним с ним улицам, дышит одним воздухом. Пусть никогда не полюбит, пусть забудет, пусть возненавидит — только бы не уехала…

Почувствовала она что-то или случайно подумала о своем, но собиралась сесть в машину и раздумала. Снова подошла к Саше. Сказала, положив руку ему на плечо:

— Отгадайте для меня одну загадку.

Сказала бы: прыгни с моста — не раздумывая прыгнул бы.

— Отгадаете? — Брови-чайки стремительно взметнулись ввысь. — Тогда едем. Разговор выйдет долгий, а в ногах правды нет.

Она привезла его в хороши знакомую квартиру на Ордынке, привела в свою комнату, усадила в кресло, сама по-турецки села на кровать и стала рассказывать. Разговор в самом деле вышел долгим, когда Грушевский уходил, на улице начало темнеть. Она рассказала без утайки, без женских недомолвок и обиняков, нелицеприятно — о себе, муже, его бывшей пассии и его шефе. Обо всех странных совпадениях. намеках, сказанных словах. И попросила разгадать: что значил этот странный любовный четырехугольник?

— Мне должно быть все равно, раз я уезжаю, но хочу разобраться, что со мной было? Если у Бориса с Верой продолжение романа — очень хорошо. Значит, я не разобью ему сердца своим предательством. Но… возникает масса всяких «но», тут и долги, и записка, и эти странные попытки сблизить меня с Робертом, и я не могу успокоиться, не разобравшись. Вы сделаете это для меня?

Грушевский ответил «да».

— Сколько я вам должна за услуги?

Он удержал ее руку:

— Можно наше кольцо?

Она протянула ему свои пальцы, украшенные перстнями.

— Выбирайте.

Саша снял с безымянного пальца тонкое недорогое колечко с самоцветами. Зоя улыбнулась:

— Это хорошее кольцо. Мне подарила его подруга, ювелирша Хелен. Это ее работа, — она сама надела кольцо на мизинец Грушевского. Заглянула в его глаза, усмехнулась: — Вот мы с вами и обручены. Тогда — вы мне, теперь — я вам…

Глава 9. ВТОРОЕ МАРТА