Под тенью твоих чувств - Нетта Хайд

Я не могу ничего сказать, будто запах гари попал в легкие и заблокировал любую попытку говорить ему правду.

– Молчишь… – тяжело вздыхает. – Хочешь я помогу тебе с ответом на эти вопросы своим предположением? – интересуется он, проводя большим пальцем по моим мокрым губам. – Если бы ты не чувствовала ничего, ты бы не просила меня прекратить. Если бы ты не чувствовала – не делала всего, что ты делала все это время. Если бы ты не чувствовала – не была бы сейчас здесь со мной. Ты бы уехала.

– Я и так уеду сейчас.

– Я не отпущу тебя, Скай, – говорит он, отрицательно качая головой, – пока ты не озвучишь мне правду. Для чего ты все это делаешь?

Отшатываюсь назад, не хочу говорить. Хочу прямо сейчас потерять сознание, упасть, исчезнуть. Он просит слишком много, а я так сильно завралась, что не могу дать ему это.

Делаю шаг назад, но он резко хватает меня за запястье обожженой ладонью, и я ощущаю ее влагу, жар и ядовитую пульсацию.

– Мы не закончили говорить.

Ему больно. Ему очень больно. Но он держит меня, не отпускает.

– Скажи мне это в глаза, Скай. Скажи, что у тебя нет ничего внутри, когда ты смотришь на меня? Скажи, что тебе все равно на меня? Скажи, что я просто идиот, который живет в иллюзии того, что никогда не станет реальностью. Скажи. Не молчи.

– Ты делаешь мне больно, Тео.

Не физически. Внутри больно, Тео.

– Если ты покажешь мне, что я не прав, что я ошибаюсь, – произносит он спокойно, – я отвяжусь от тебя и отпущу. Навсегда.

Отпусти. Отпусти без моих объяснений.

– У меня нет к тебе ничего. – Я собираю в кулак остатки силы и говорю ровно, как будто режу себя лезвием по телу. – Никогда не было. Я ведь уже говорила тебе: я играла с тобой так же, как сейчас играешь ты. Но ты, видимо, слишком слаб, чтобы выстоять и дойти до конца. А я… я не робела и шла до финальной точки.

Я заведомо проиграла… И продолжаю проигрывать до сих пор.

– Слышишь меня? – лгу, глядя ему в глаза. – Внутри абсолютно пусто. Всегда было пусто.

Пока я не встретила тебя.

– И стоя сейчас перед тобой, – продолжаю я, словно выдавливая из себя последнее, – я знаю: между тобой и шлюхой не может быть ничего настоящего…

Его рука дергается, хватка сжимается так, что огненная боль пульсирует уже не только на коже – она разливается по всему предплечью, по венам, отдает в плечо.

– Заткнись! Заткнись! Заткнись, Скай!

– Держи свое слово и отпусти меня, – прошу я, но боюсь… боюсь, что он отпустит. – Я ответила на твои вопросы. Я сказала все. Я смотрела в твои глаза.

Он смотрит на меня, и в его взгляде мелькает признание: мы оба солгали.

– Я солгал. Точно так же, как и ты, – финальная реплика, после которой он срывает с моих губ настоящую правду.

Откровенную. Чувственную. Болезненную.

Не нуждающуюся в объяснениях, говорящую без слов.

Проглатывает каждую букву, произнесенную языком моего тела.

Он потрошит каждое сопротивление, выдергивает наружу даже самый слабый намек на мою отстраненность.

Его рот берет все – и мою боль, и его собственную – смешивает их и делает общими. Обожженная и твердая ладонь хватает меня за шею, сжимая вену так, что дыхание почти прерывается.

Губы и языки плетут свой собственный, инерционный клубок пьянящих ощущений. Дикость. Разочарование. Безысходность.

Это не физическое притяжение, не просто желание разрядить накопившееся напряжение. Это крик, рвущийся из горла – потребность понять, простить, принять и услышать друг друга. Но в итоге так и не быть услышанными.

Мы слышим, но не понимаем. Мы трогаем, но не постигаем.

Он крепко держит мое лицо обеими руками, отстраняется, смотрит в глаза. И, тяжело дыша, произносит:

– Спасибо за правду, Скай. Твое тело, как всегда, оказалось разговорчивее тебя. Ты чувствуешь. Больше не скрывай от меня этого.

Хочу что-то ответить, но слов нет.

– Не смей больше никогда целовать других, – выдыхает он, сжимая пальцы на моих скулах. – Пусть я буду ублюдком с повадками ревнивого собственника, но для тебя нет других. Для тебя нет никого, кроме меня, Скай. Услышала меня? Или мне вложить в твой рот пережеванную информацию, чтобы она быстрее переварилась?

И он вкладывает…

Тео требовательно и глубоко врезается языком в мой рот. Его губы бьют по моей челюсти, и через это соприкосновение он отдает мне все: и раздражение, и ревность, и что-то еще тяжелое, почти давящее.

Этот поцелуй со вкусом спиртного – шквал упакованных в плотный мешок чувств, который требует признания: стать честной, стать его, быть с ним.

Я отвечу. Отдам ему то, что он хочет. Травмированную взаимность, которая продлится до завтрашнего утра. Пусть берет все до конца, пока есть такая возможность.

Мои руки сами находят его рубашку и рвут ее с плеч, задолго до того, как я успеваю обдумать следующее движение. Ладони врезаются в его грудь, гладят напряженные мышцы, опускаются ниже и натыкаются на ремень.

Я суетливо и решительно стараюсь избавиться от него, но Тео перехватывает мою талию, притягивает к себе и вновь погружает меня в поцелуй, не позволяя мне завершить мелкую операцию по приближению неизбежного.

Он не спеша разворачивает нас и ведет к дивану. Он не отпускает меня. Мы теряемся в полумраке, и в какой-то момент он оказывается сверху.

Самое время благодарить его за то, что он не захотел включать свет – он не должен видеть меня, ему нельзя видеть меня без одежды… без нижней части одежды.

Его пальцы срывают ткань моей рубашки, смыкаясь и соскальзывая вниз по моему телу. Его ладони поднимаются, накрывают мою грудь, сжимают – а потом его горячие, настойчивые губы прикладываются к оголенной коже, оценивая ее на вкус. И судя по его отяжелевшему вздоху прямо на сосок, я понимаю: вкус ему по душе.

Прерывисто дыша, словно на моих легких лежит тяжелая металлическая плита, а не мужчина, который только что сделал невозможное – передал мне бразды правления в его же игре, обозначил свои границы, впустив меня в них. То, что он сказал, то, что видно в его глазах, в его нынешних поступках – подтверждение того, что последняя маска слетела с его спрятанных чувств.

Уверена ли я в этом? Не совсем. Но мне слишком страшно было смотреть на то, как он страдает. Как страдаю от