Южная пустошь 7 - Алёна Цветкова

— Голову оторву и ноги вырву, — беззлобно пошутил Жерен. — Нельзя мать волновать. Незачем ей про мужские дела знать. Понял, Щенок⁈

— Понял, — хмыкнул он, — только сколь голову ни рви, а чтобы мой рот заткнуть, тебе, дядька Жерен, отдариваться придется.

— Отдарюсь, не бзди, — хохотнул мой друг. Я тяжело вздохнула. Селесу все же было жаль. — Все… Хорош болтать. Пора домой. Трогай!

Скомандовал Жерен и, пришпорив лошадь, первым выехал в открытые ворота.

Я тоже толкнула лошадь пятками, отправляя ее следом за другом. Обернулась, прощаясь с Мехмедом, который вышел проводить нас, с крепостью, где за короткое время случилось столько всего, где мы были та близки к краху всех надежд и мечтаний, где мы почти проиграли битву с Ягурдой, и где победили… Пусть и с большими потерями…

Тело Гирема я решила оставить в Аддии до середины зимы. Чтобы привезти его домой целым, надо дождаться самого холодного месяца в году — просиня… Сейчас еще слишком тепло.

Мехмед пообещал присмотреть и за Гиремом тоже.

Зелейна больше не выглядела расстроенной. Она улыбалась, хотя в глазах все еще оставалась легкая грустинка, и махала Жерену до тех пор, пока ворота за нашими спинами не закрылись.

Надо поговорить с ним… Я всегда знала, что он не идеален, но сейчас мне было больно за Селесу. И я не хотела бы еще раз видеть, как мой друг предает ту, которой поклялся в верности.

Откладывать разговор, пусть и не слишком приятный, в долгий ящик я не стала. Догнала Жерена, скачущего во главе отряда, и, словно между прочим, заявила:

— Ты зря связался с Зелейной… Это нечестно ни по отношению к ней, ни, тем более, по отношению к Селесе. Она любит тебя, ты любишь ее, зачем тебе нужна была эта интрижка…

Жерен взглянул на меня с улыбкой:

— Елька, ты что решила, что мы с Зелейной, того самого? — Он фыркнул. — Я, конечно, не идеальный, и в моей жизни было всякое, но изменять жене на глазах ее сына, которого люблю, как своего, на глазах воспитанника, которым горжусь и который гордиться мной, и на глазах человека, которого безмерно уважаю и ценю и который, к тому же, является подругой моей жены? Ну, я ж не дурак, Ель… Не было у нас ничего такого… Просто жаль мне бабу стало. Понимаешь, она ж, бедняжка, не так много в жизни-то хочет. Ей-то не нужны все эти короны и троны, ей бы мужика любимого и любящего, семью, деток… А я на эту роль, ну никак не подхожу. Просто выслушал, пожалел, да пару советов дал.

— А что же она так рыдала, когда мы уезжали, — не поняла я.

— Дак, Ель, плачут не только когда любовников провожают. Я может единственный человек за всю ее жизнь, который слушал и слышал, что она говорила. Возлюбленных у нее уж сколько было, да еще сколько будет. А друг, Ель, у нее пока один…

Он улыбнулся. Он снова, как всегда, был прав. Любовников и у меня было немало. А вот такой друг, как Жерен… Пожалуй, только Аррам, муж Вайдлы, стал мне чуточку так же близок.

Глава 31

До Амилории мы добрались без приключений. Дорога прошла настолько спокойной, что у концу пути я даже начала переживать, по опыту зная, что такое затишье часто случается перед бурей и является знаком грядущих больших проблем. Но даже в Южной пустоши измененный твари как будто бы обходили нас стороной, предпочитая выть и стенать в отдалении.

— Мам, — Фиодор придержал коня, заставляя его идти рядом со мной, — ты как? Устала?

Я улыбнулась. Трогательная забота брата о моем комфорте заставляла мое сердце трепетать от умиления. Малыш, которого я когда-то вынесла из королевского дворца на своих плечах, стал взрослым, и теперь, кажется, всеми силами хотел вернуть мне то, что я в него вложила. И это вызывало во мне нежность и теплоту.

— Все хорошо, — кивнула я. — Я уже привыкла к путешествиям без каких-либо удобств.

— Понятно, — кивнул он, вздохнул и отвел глаза. Как будто бы хотел о чем-то поговорить, но никак не решался. Который раз. — Мам, завтра мы приедем домой…

Я качнула головой, соглашаясь. Завтра три недели пути подойдут к концу. Я могла бы гордиться собой, мое присутствие не задерживало наше передвижение, и со мной этот путь преодолели так же быстро, как и без меня.

— Мам, — Фиодор вздохнул, — я хоте тебе сказать, что… У нас там совсем не так, как в замке. И, вообще, это скорее походный лагерь, чем поселение…

Он явно о чем-то умолчал и свел разговор к бытовым удобствам. Но я не стала настаивать. Захочет — расскажет. Тем более, если бы это было что-то плохое, Жерен не стал бы скрывать от меня. Да, и сам Фиодор, предпочел бы рассказать правду заранее, чем ударить меня обстоятельствами, как обухом по голове.

— Ничего, — улыбнулась я, — думаю, там все же лучше, чем посреди поля умертвий, на котором мы ночевали вчера…

— Определенно, — хохотнул Фиодор.

Хотя вчера нам было совсем не до смеха. Когда-то давно дикая магия, бушевавшая на симпатичной круглой поляне, укрытой первым снегом, поднимала мертвых. Но с тех пор кости истлели и превратились в прах. Если бы не пара свежих трупов бешеных крыс, мы бы так и не поняли, что это за надоедливая пыль, которая летает над заснеженным пространством и забивается в глаза, в нос и рот, стоит только его открыть. Переезжать на новое место было поздно, и мы решили ночевать прямо там, тем более за плотную ткань шатра оживший прах не проникал.

После обеда нам стали попадаться следы близкого присутствия людей: следы от колес телеги на замерзшей земле, колеи, вырубки… И чем ближе мы были к лагерю, тем более таких мест нам попадалось. Наконец, когда я уже умирала от нетерпения, так сильно мне хотелось увидеть, сколько же народу поддержало мое стремление избавиться от Великого отца, в сиреневом сумраке груденя, последнего осеннего месяца, мы увидели отблеск горевших костров.

А потом как из-под земли откуда-то сбоку выскочил часовой. Он, несомненно, заметил нас гораздо раньше, и узнал:

— Ваше величество, — обратился он к Фиодору с радостной улыбкой, — с возвращением!

— И рад тебя видеть, Гвидо,