Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 - Юй Фэйинь

и бледному цвету кожи. Он лечил себя не до конца — лишь убирая очевидные следы отравления и останавливая кровь, оставляя рану видимой, но уже не смертельной. Слишком быстрое исцеление вызвало бы вопросы.

На единственном столе в комнате, рядом с глиняным кувшином для воды, сиделМо Юань. Большой, блестящий ворон с глазами, полными неестественного для птицы интеллекта. Он наблюдал за процессом, склонив набок голову.

— Хозяин, — тихо сказал он, и его голос прозвучал прямо в сознании Лу Синя. — Почему Вы не испепелили эту нежить сразу? Вашей силы хватило бы, чтобы обратить его в прах одним лишь взглядом. Зачем эта комедия с бумажками?

Лу Синь не поднял глаз, продолжая свою методичную работу. Его лицо оставалось невозмутимым, но в глубине глаз плескалась тень.

— Нельзя выдавать себя, — ответил он мысленно, его «голос» в голове ворона был ровным и безэмоциональным. — Слишком много глаз. Слишком много вопросов. Ещё не время.

Наступила короткая пауза. Мо Юань щёлкнул клювом.

Лу Синь замолчал. Его рука на мгновение замерла над почти затянувшейся раной. Он смотрел на грубые доски пола, но видел не их, а её лицо — испуганное, но полное решимости, когда она запускала к нему тот дурацкий бумажный самолётик. Её взгляд, полный доверия, когда он ловил его.

И тогда, в тишине своего сознания, он признался самому себе в той правде, которую не решался озвучить даже вслух в пустой комнате.

Она испугалась бы. Увидев мою истинную силу… Увидев, на что я действительно способен… что я есть на самом деле… Его внутренний голос дрогнул. Она бы возненавидела меня. Или… ужаснулась.

Вот он, главный страх, куда более страшный, чем эта физическая рана. Не раскрыть себя перед врагами. А раскрыть себя перед ней. И потерять тот хрупкий, едва зародившийся мостик понимания, что возник между ними за последнее время. Он предпочёл рискнуть своей жизнью, играя в слабого, лишь бы не увидеть в её глазах отвращения к тому, кем он был на самом деле.

Он с силой выдохнул, снова запустив поток ци, чтобы заглушить эту мысль. Но она уже поселилась в нём, жгучая и ясная.

Лу Синь закончил сжимать последние края раны. Кожа на спине всё ещё пылала болью, но теперь это была управляемая, знакомая боль, а не угроза жизни. Он медленно надел нижнюю рубашку, и его взгляд упал на Мо Юаня. Ворона сидел неподвижно, его блестящие чёрные глаза, казалось, видели всё, что происходило за стенами этой каморки.

Мысленный приказ был отдан безмолвно, мгновенно и с предельной чёткостью, как отточенный клинок.

«Иди. Следи за ней. И за генералом. За каждым шагом, за каждым словом. Я должен знать всё».

В этих словах, переданных без единого звука, не было ни ревности, ни простого любопытства. Это был холодный, аналитический расчёт хищника, охраняющего свою территорию и оценивающего угрозу. Генерал Цзян Вэй был переменной, непредсказуемой и опасной. Его мотивы, его истинное отношение к Тан Лань — всё это было тёмной водой. А Лу Синь ненавидел неизвестность.

Мо Юань не издал ни звука. Он лишь медленно кивнул своей блестящей головой, словно подтверждая получение приказа. Затем он взмахнул крыльями — бесшумно, изящно — и выпорхнул в узкое окошко под потолком, растворившись в утреннем небе.

Его полёт был стремительным и целенаправленным. Вскоре он уже парил высоко над дворцом Тан Лань, его острое зрение фиксировало каждую деталь. Он видел, как генерал, всё ещё хмурый и полный ярости, отдаёт последние приказы страже у ворот. Видел, как тот бросает короткий, властный взгляд в сторону покоев принцессы — взгляд, полный не заботы, а раздражённого собственичества.

Затем Мо Юань спустился ниже, найдя удобную ветку на старой сосне прямо напротив окон покоев Тан Лань. Он устроился там, превратившись в живую, но совершенно неприметную часть пейзажа.

Внутри Сяо Вэй (как раз вернулась) и что-то взволнованно шептала своей госпоже. Тан Лань сидела, всё так же закутавшись в одеяло, но её поза была менее напряжённой — видимо, новости о состоянии Лу Синя её немного успокоили.

Мо Юань видел, как по её лицу пробегают тени разных эмоций: усталость, горечь, а затем — та самая стальная решимость, которую Лу Синь научился в ней узнавать. Она что-то обдумывала. Строила планы.

И ворон, верный слуга своего хозяина, безмолвно наблюдал. Он был его глазами и ушами. Каждый её вздох, каждое движение генерала — всё это будет донесено до Лу Синя. Ничто не ускользнёт от внимания тёмного стража. Пока Мо Юань наблюдал, Тан Лань была под незримой, но абсолютной защитой. И генерал, сам того не ведая, находился под не менее пристальным, враждебным наблюдением.

* * *

Генерал Цзян Вэй перед уходом задержался на пороге её покоев. Его массивная фигура заполнила проём, отбрасывая длинную, давящую тень на и без того переполненную комнату. Он стоял несколько секунд, наблюдая за ней — за этой хрупкой, бледной девушкой, которая причиняла ему столько непредвиденных хлопот.

— Ваше высочество, — его голос прозвучал громко, нарушая хрупкую тишину, которую пыталась сохранить Тан Лань. — Надеюсь, этот… инцидент… послужит вам уроком. Двор — не место для безрассудных прогулок и своеволия. Впредь вы будете соблюдать правила безопасности, которые я установил.

Тан Лань медленно подняла на него глаза. В них не было ни страха, ни покорности, лишь усталое, ледяное равнодушие.

— Правила безопасности, генерал, или правила содержания ценной вещи в надлежащем виде? — её голос был тихим, но каждое слово падало, как отточенная игла.

Цзян Вэй нахмурился. Его брови сдвинулись, образуя тёмную, грозную складку.

— Не говорите глупостей. Я пытаюсь уберечь вас. И свою будущую репутацию.

— Ах, да, репутация, — она слабо улыбнулась, и в этой улыбке не было ничего, кроме горькой насмешки. — Главное, чтобы ваша новая собственность не оказалась с помятым боком. Это ведь так портит впечатление.

— Вы намеренно пытаетесь вывести меня из себя? — его голос загремел, заставив пару стражников у дверей вздрогнуть. Он сделал шаг вперёд, и его мощное тело казалось ещё больше в тесном пространстве комнаты. — После всего, что случилось, у вас хватает наглости язвить?

— После всего, что случилось, — парировала Тан Лань, не отводя взгляда, — у меня хватает наглости желать, чтобы ко мне относились как к человеку, а не как к трофею, за которым нужно присматривать, пока его не перевезут в новый дом!

Это стало последней каплей. Ярость, копившаяся в генерале от унижения, от ночного провала, от её непокорности, вырвалась наруому. Его лицо исказилось гримасой чистого, ничем не сдерживаемого гнева.

— ХВАТИТ! — проревел он так,