Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 - Юй Фэйинь

Позади её спины, у дверей, неподвижно, как скала, стоялВан Широнг. Но его обычно бесстрастная маска дала трещину. Он странно сопел, чуть слышно покашливал, будто пытаясь прочистить горло и привлечь внимание, но не решаясь нарушить этикет.

Тишину, наконец, разорвалаСяо Вэй. Она подошла ближе, её лицо было искажено искренним страхом.

— Госпожа, вы чего улыбаетесь? — прошептала она, чуть ли не плача. — Это же катастрофа! По всей столице уже ходят слухи, что на вас проклятье! Что вы… что вы приносите гибель всем, кто к вам приближается!

Тан Лань медленно перевела на неё взгляд. Её глаза, ещё секунду назад отсутствующие, теперь вспыхнули озорным, почти безумным огоньком. Затем она с силой хлопнулаладонью по столику.

— Да кто вообще такие слухи сочиняет⁈ — воскликнула она, и в её голосе звучало не горе, а возмущённое веселье. — Чтобы я ни сделала! Побегала — «сумасшедшая»! Погиб жених — «проклятая»! А если я… — она сделала театральную паузу, глядя на округлившиеся глаза служанок, — … а если я вдруг объявлю, что вступила в телепатическую связь с карпами в дворцовом пруду и теперь знаю все придворные секреты? Назовут «просветлённым оракулом»? Или «одержимой речными бесами»?

Слуги встрепенулись от неожиданного хлопка, несколько человек дёрнулись, но… на этом всё и закончилось. Никто не рухнул на колени в ужасе. Никто не начал молить о пощаде. Лишь Сяо Вэй ахнула, прикрыв рот рукой, а Ван Широнг за спиной издал странный звук, похожий на подавленный смех.

И тут Тан Лань осознала.

Пару месяцев назад от такого её внезапного крика и хлопка вся прислуга в ужасе плюхнулась бы на пол, ожидая немедленной и суровой кары. Сейчас же они лишь слегка вздрогнули. Они смотрели на неё с тревогой, с беспокойством, но уже без того животного, рабского страха.

Умиротворённая улыбка медленно вернулась на её лицо, но теперь в ней была иная глубина.

Распустила я их, малясь, — подумала она с лёгким, странным удивлением. — Своим «сумасшествием», своими выходками, своим нежеланием играть по их правилам. Они всё ещё боятся меня, но… уже по-другому. Они начинают привыкать.

Это было маленькое, почти незаметное изменение. Но в мире, построенном на страхе и иерархии, оно значило очень многое.

Мысль озарила Тан Лань с тихой, почти нежной ясностью. Она наблюдала за ними — за Сяо Вэй, чьи глаза блестели не только от страха, но и от искреннего сочувствия; за другими служанками, которые перешёптывались, кидая на неё взгляды, полные не раболепного ужаса, а тревожной жалости; даже за евнухами, чьи лица выражали не просто обязанность, а некое подобие человеческой озабоченности.

Раньше слово Тан Лань было законом, который дрожа исполняли. Её настроение — погодой, от которой зависела атмосфера во всём дворце. Они падали ниц, замирали в ожидании гнева, видели в ней лишь капризную, опасную госпожу.

А теперь… Теперь они переживали за неё.

И это странное, новое ощущение согревало её изнутри куда сильнее, чем самый жаркий летний день. Это было не то унизительное, коленопреклонённое почтение, к которому она привыкла. Это было нечто более… настоящее. Хрупкое, как первый ледок, но бесконечно более ценное.

В этом сочувствии, в этой тихой, неподдельной тревоге простых людей была капля той самой нормальности, того самого простого человеческого тепла, которого ей так не хватало в этом золотом аду. Они видят не «чёрную вдову» или «проклятую принцессу». Они видят женщину, на которую обрушилось слишком много бед.

И ей это нравилось. Это давало ей странную силу. Силу быть не просто иконой, не просто пешкой, а человеком в глазах тех, кто её окружает. Возможно, единственным человеком, который останется на её стороне, когда рухнут все придворные интриги.

Она медленно выдохнула, и её улыбка стала мягче, менее театральной, более… настоящей.

— Ничего, — тихо сказала она, и на этот раз в её голосе не было ни вызова, ни сумасбродства. — Всё будет хорошо.

И слуги, видя её улыбку, не расслабились, но их собственные лица чуть-чуть разгладились. Они кивнули, не потому что должны были, а потому что — возможно, впервые — захотели ей верить.

Глава 55

События после смерти генерала и отречения клана развивались в странном, замершем ритме. Официальный траур, расследование, которое ни к чему не привело, — всё это создавало видимость деятельности, но по сути дворец Тан Лань погрузился в зыбкое, тревожное затишье. Она была свободна от брака, но окружена стенами слухов и страха.

Ей не спалось. Ее верному стражу тоже.

Их разговор произошёл ночью. Не в покоях, а в саду, в той самой беседке. Лу Синь появился бесшумно, как всегда. Его рана уже почти затянулась — слишком быстро для обычного человека. Он стоял в тени, его лицо было скрыто, но напряжение в нём чувствовалось на расстоянии.

Тан Лань первая нарушила тишину, её голос был тихим и уставшим.

— Кто-то очень могущественный хочет меня мёртвой, Лу Синь. Сначала Цуй Хуа, потом эта… тварь в моих покоях, а теперь и генерал. — Она сжала руки в кулаки. — Они убирают всех вокруг меня. Я как мишень в самой середине поля.

Она посмотрела на него, и в её глазах читался не страх, а жгучая потребность понять.

— Ты сходил? В поместье. Ты что-нибудь увидел? Что-нибудь, что может указать на убийцу?

Лу Синь замер. Правда, что это он пришёл убивать, а нашёл уже мёртвого — горела на его языке. Но сказать её — значит раскрыть себя, свою тёмную сущность, свои намерения. Испугать её. Возможно, навсегда потерять её доверие.

Он сделал шаг вперёд, выходя из тени. Лунный свет упал на его суровые черты.

— По тому, что удалось узнать у работников бюро расследований, — его голос был низким и намеренно лишённым эмоций. — Это была работа профессионала. Не человека. Нечто… другое. Та же сила, что послала цзянши сюда.

— Они убили генерала прямо в его крепости., — прошептала Тан Лань, не подозревая, как близко стоит к его тайне. — Что мне делать, Лу Синь? Я чувствую, что следующая.

Он посмотрел на неё — на эту хрупкую, но не сломленную девушку, окружённую со всех сторон врагами, которых она даже не могла увидеть. И в его душе что-то окончательно встало на свои места.

— Вы не будете следующей, — произнёс он, и в его голосе впервые прозвучала не просто преданность стража, а железная, абсолютная клятва. — Пока я дышу, ничто не тронет вас. Я буду вашим мечом и вашим щитом. Не потому что должен. А потому что