Проклятие Айсмора - Ольга Зима

— Однако просто слово в защиту уже не произносится. Сказать могут только те, кто защитит Бэрра от обвинения в умышленном причинении зла городским домам и сваям… Я вижу руку главу Управы городского порядка! Уважаемый Аезелверд может высказаться первым.

Только что притихшая толпа снова загудела, расступаясь перед неторопливо выходящим к столу Айазу. К нему относились уважительно, к его мнению прислушивались.

Бэрр, все еще стуча зубами, удивленно приподнял голову. Айаз поймал его взгляд, улыбнулся как-то невесело. Вышел за кольцо стражи, поклонился суду и обернулся к народу, проведя рукой по лысой голове.

— Я вам скажу по поводу свай. У нас в городе ценится только то, что на виду. Человеку проще казаться, чем быть — хорошим гражданином, примерным мужем и всеобщим защитником. Красивый фасад мы ценим куда больше основания. Но на основании держится все. Кем бы ни казался вам сейчас Бэрр — он хороший человек, и он… Простите, господин винир. Мне нечего сказать про сваи, кроме того, что у Бэрра они надежные.

По выражению лица главного судьи было очевидно, что глава Управы упал в его глазах и с плеском ушел под воду.

— Слово господина главы Управы городского порядка не засчитывается, потому что не касается обвинения никак. Мы судим Бэрра за совершенное или несовершенное дело, а не за то, какой у него характер или фасад! — немного повысил голос винир.

— Да? А мне показалось, Бэрра судят именно за это. Простите, господин винир.

— Чтобы вам больше ничего не казалось, уважаемый, покиньте площадь. Мы тут говорим об истинной правде! Если вы так же относитесь к своим делам… — многозначительно пожал плечами винир.

Аезелверд, слегка улыбнувшись по обыкновению, ушел, а за ним потащились двое стражников по винирову приказу — проследить, как глава управы площадь покинет.

— Я хочу сказать слово! — отчаянно прозвенел голос Ингрид.

— В пользу или во вред? — вскинулся винир прежде, чем увидел, кто пробирается к судейскому столу.

— Я хочу сказать слово о суде! — громко ответила Ингрид и вышла вперед, подвинув одного из опешивших стражей.

— Госпожа архивариус хочет сообщить суду и народу что-то важное про порчу свай? — произнес глава города, прищурившись.

— Я хочу сказать…

— Подожди. Нужно соблюдать порядок, — прервал он ее. — Подойди ближе.

Ингрид подошла и встала перед длинным высоким столом. Сжала руки, вздернула голову, встречая неприветливый взгляд винира и шепоток горожан.

— Сначала мы определим, касательно какого дела будут твои слова, чтобы не тратить время на защиту в том, в чем Бэрр невиновен. А ты ведь хочешь защитить его, верно?

— Верно, — ответила Ингрид, чувствуя, как первоначальная ее смелость тает весенним льдом под недобрыми взглядами. — И я хочу сказать слово о том, что суд не может…

— Так ты хочешь поговорить о судебном зако-о-оне? — винир откинулся назад и с изумлением обратился к толпе: — Она хочет говорить о законах справедливого суда!

— Я… — начала Ингрид.

— Ты, верно, думаешь, что знаешь законы лучше тех, кто их соблюдает? — ухмыльнулся винир. — На основании какого закона ты обвиняешь суд в несправедливости?

Ингрид отчаянно замотала головой.

— А может, я тебя неверно понял? И ты хочешь не обвинить суд, а воззвать к нему?

Будь у Ингрид хотя бы мгновение, она нашла бы, что придумать в ответ на коварные вопросы, но винир продолжал:

— По законам справедливого суда воззвать к самому суду может далеко не каждый желающий, госпожа архивариус. И ты это знаешь не хуже всех присутствующих.

Присутствующие молчали и с любопытством таращили глаза.

— И кто же ты подсудимому, защитник? Может быть, ты его… ты его? Так кто ты ему?

— Родственница! — вырвалось у Ингрид.

Винир расплылся в улыбке:

— Это меняет дело. И близкая ли ты родственница?

Ингрид обвела толпу отчаянным взглядом и выпалила:

— Я его жена!

В шуме толпы, возникшем после ее признания, громче всего прозвучали разгневанные женские вскрики:

— Кто⁈ Жена⁈ Какая еще жена⁈ Ухо от ерша, а не жена! Утопить обоих, и дело с концом!

Бэрр, до этого сверливший ее неласковым взглядом, вскочил с места:

— Ингрид! Н-н-нет!

Стражники наградили его парой ударов тупым концом копий и дернули обратно. Потом один все же накинул ему на плечи упавшее за скамью покрывало.

Винир продолжил, глядя только на девушку:

— Ты, Ингрид, дочь Эдгарда, утверждаешь, что ты жена подсудимому Бэрру, и ты хочешь воззвать к справедливому суду вне всех обвинений? Хочешь, чтобы тебя, его жену, услышали все присутствующие, а суд принял решение касательно Бэрра с учетом твоей судьбы?

— Да!

Бэрр, сцепив зубы, покачал головой.

— А вот Бэрр другое сказал. Как же нам с вами разобраться? Так кого же ты защищаешь, Ингрид? Своего мужа или того, кому ты «н-н-нет, не жена»?

Щеки Ингрид начали заливаться краской, слова беспомощно застряли в горле, а ведь ей было что ответить на продолжающие сыпаться с высокого помоста вопросы:

— Я готов был бы признать твое семейное счастье, госпожа Ингрид. Но, может быть, архивариус городской ратуши в тебе подскажет, что если судебное дело не грозит обвиняемому смертью, то и судьбу его семьи не задевает, стало быть, не о чем взывать к высшему суду. Может быть, ты упустила то, что мы судим Бэрра за испорченные сваи!.. Может быть… — он подался вперед и с заботой в низком голосе добавил: — Может быть, ты испугалась за него, когда он принял наказание за дерзость? Я тоже за него волновался. Но знаешь ли ты, госпожа архивариус, айсморский закон, по которому твое пугливое сердце или мое, обремененное волнениями за каждого горожанина, может повлиять на суд? Знаешь такой закон?

— Нет, я не знаю такого закона… — вымолвила Ингрид через слезы.

Винир переменился в лице и повернулся к секретарю.

— Сделай пометку: проверить образованность тех, кто работает в ратуше. Как можно хранить и не знать то, что хранишь?

Но тут зашумели в толпе особо внимательные и любопытные:

— Так жена или не жена? — вопрошали женские голоса.

— Взывает или молчит? — интересовались мужские.

Винир кивнул, показывая, что слово народа услышано, и придвинул к себе вторую золотую папку. Попутно бросил еще один мрачный взгляд на неподвижную стражу при входе на площадь.

— Жена, говоришь… — он открыл папку. — И с