Хризолит и Бирюза - Мария Озера

Маркс же отмалчивался. Его упрямый, каменный взгляд не внушал доверия. Говорили, у него есть свои причины для осторожности. Но нам от этого не становилось легче. Империя трещала по швам: улицы Нижнего города бурлили, рабочие бастовали, солдаты всё чаще посматривали не на начальство, а на толпу. Всё это могло привести к гибельным последствиям, но мы гнали эти мысли, цепляясь за призрачную надежду на лучшее.

Из соображений безопасности масштабные мероприятия свернули: ни балов, ни собраний, ни показных приёмов — словно столица застыла в тревожном ожидании грозы. Моя же основная работа переместилась в клуб Жизель. И пусть я могла бы отказаться — после того, что узнала о ней, после того, как она поступила со мной, — всё же я вновь оказалась рядом с ней. Не могла объяснить себе, почему.

Каждый вечер, погружаясь в густой дым, в шелест карт и смех мужчин, я понимала: в стенах клуба мне не нужно искать оправданий для её поступков. Интуиция твердили одно: Жизель ведёт двойную игру. Но в её жестах, в её улыбках, в том, как она умела завладеть вниманием целой компании одним-единственным словом, — сквозила страсть и какая-то обжигающая искренность. И я тянулась к ней, как мотылёк к свету.

Между нами возникло странное доверие. Я ловила себя на том, что жажду верить в её лучшие стороны, будто эта вера могла спасти и меня саму. Каждое её слово отзывалось в моей душе соблазном: довериться или оттолкнуть?

Но с каждым днём всё яснее становилось: в мире, полном опасностей и интриг, моя связь с Жизель может оказаться как благословением, так и проклятием.

Отдельные апартаменты Жизель для меня больше не снимала: теперь я жила в комнатах на верхних этажах клуба. Пространства стало меньше, но обстановка почти не отличалась. В моём распоряжении оставались спальня и ванная, а пищу мы принимали в общем зале: иногда готовили сами, чаще довольствовались блюдами, что предлагали нам кухарки, нанятые Жизель.

Комната дышала тяжестью. Тёмное дерево мебели, кожаные кресла, массивный ковер, приглушённые картины в позолоченных рамах — всё это выглядело добротно, но безрадостно. Одно-единственное окно с балконом было задёрнуто толстой шторой, отчего в комнате вечно царил полумрак. Светильники стояли повсюду, даже бра над кроватью, будто кто-то заранее понимал, что в этой тьме можно сойти с ума. Запахи лака, старой кожи и сигаретного дыма въелись в стены так прочно, что даже проветривание казалось бесполезным.

Я понимала: это место — лишь временное убежище. Но с каждым днём ощущение временности превращалось в гнетущее ожидание. Мне всё чаще чудилось, что я засиделась, что пора двигаться дальше — искать пространство, где можно дышать полной грудью, выбирать самой и быть собой. Но куда? И как?

Я стояла в углу за колонной, словно тень, давно отстранившаяся от этого мира карт, женщин в блестящих платьях и мужского смеха. Я наблюдала за залом, как за шахматной доской: одни девушки уверенно делали ходы, пленяя улыбками и танцами, другие же уже теряли своё очарование, не замечая, как фигуры вокруг начинали теснить их.

И в этот вечер, перебирая глазами привычные лица, я заметила то, чего никак не ожидала.

Граф Волконский.

Он сидел почти в центре гостиной, словно чужак среди разомлевшей толпы. Между тонкими пальцами, по обыденности окольцованными серебром, дымилась сигарета, заслоняя его черты сизой завесой. Лишь присмотревшись, я узнала его. Лицо осунулось, под глазами легли тёмные тени, как следы бессонных ночей. Перед ним на столике стоял стакан с янтарной жидкостью, а в пепельнице тлела прежняя сигарета — выкуренная поспешно, будто в забытьи.

И рядом, прислонённая к креслу, стояла трость. Дерево, инкрустированное камнями, сияло в полумраке, но её блеск был горьким напоминанием: последствия той аварии оставили на Ниваре куда больший след, чем я могла вообразить.

Перед Ниваром расположились два аристократа примерно его возраста. Они азартно бросали карты на стол, звенели монетами, делали ставки и заключали пари, словно от исхода партии зависела их честь. Смех, колкости и громкие реплики разлетались вокруг, но Волконский лишь равнодушно скользил по ним взглядом. Его ответы на попытки втянуть его в разговор были коротки, отрывисты, словно отрезанные холодным ножом. Он оставался неподвижным, как изваяние, следя за ходом игры так, будто видел в ней не увеселение, а схему чего-то большего.

На подлокотниках кресел устроились девочки мадам Жизель. Их лица мелькали в клубе часто, но имена вечно путались у меня в голове. Зато фигуру Никс Симидзу невозможно было спутать: гибкая, уверенная, она словно ждала своего часа. Её женственность и манеры были мечтой каждого мужчины в этом зале, и всё же она решила испытать судьбу на том, кто даже не удостаивал её взглядом.

Она подошла к Нивару с той грацией, что всегда предшествовала удару. Обняла его плечо, прижимаясь ближе, и её пальцы начали лениво вычерчивать невидимые узоры по его камзолу. В её взгляде сверкнула холодная решимость, а в улыбке — вызов.

— Почему вы не играете с ними? — слова её тянулись мягко и тягуче, будто она специально разлила их по воздуху.

Нивар повёл плечом, сбрасывая её прикосновение, словно смахнул с себя пыль.

— Я не интересуюсь ставками на случайности, — его голос прозвучал ровно, но твёрдо, глаза по-прежнему не отрывались от карт на столе.

Никс на миг потеряла уверенность, однако быстро вновь обострилась, как клинок, брошенный в свет.

— А как насчет ставки на себя? — она склонилась ближе, её дыхание коснулось его щеки, а ресницы дрогнули, пряча томный взгляд.

И тогда он всё-таки отвёл глаза от карт. Его холодный, пронизывающий взгляд встретил её, и мне показалось, что на краткий миг зрачки его расширились — будто он вспомнил что-то из далёкого прошлого. Но следом в глазах вспыхнуло раздражение, мимолётное, сдержанное, как у человека, узнавшего в собеседнике то, чего бы предпочёл не знать.

Нивар первым отвёл взгляд. Его губы сжались в тонкую линию, он будто боролся с собой, не позволяя слову сорваться наружу.

Никс, почувствовав эту напряжённость, только оживилась. Её губы приблизились к его уху, в голосе зазвенела игривая насмешка:

— Почему вы так напряжены, господин? — её ладони опустились на его плечи, мягко сжали их, массируя.

И вдруг он позволил. Не сбросил её руки. Но в этой неподвижности чувствовался скорее контроль, чем принятие.

— Разве ставки на вас не стоят риска? — она чуть сильнее прижалась к нему.