Особенности преддипломной практики - Анна Азарцева

— Это ты меня в постель укладывал? — буркнула я, подтягивая одеяло до подбородка.

Высочество иронично поднял бровь и видно было, что хотел двусмысленно пошутить, но глянул внимательней на мое заплаканное лицо и передумал.

— Не переживай. Ничего сверх ожидаемого я там не увидел.

— Боюсь спросить, что ты ожидал увидеть.

Я не обольщалась насчет представлений высокородного ильфарийца о женской красоте. Понимала, что блистать мне нечем, особенно в сравнении с именитыми эльфийскими красавицами. Но и просто так задаром разглядывать себя не позволю. В конце концов, высочество мне не муж и не любовник, а также не врач и не паталогоанатом, тьфу-тьфу, не сглазить бы.

— Бойся, — милостиво разрешил он и кивнул на «Сто самых популярных...», валяющихся рядом на постели. — Тебе снотворного не хватает в лекарстве? Я могу увеличить дозу.

— Думала найти здесь что-то про шаламиру.

Таэль посерьезнел:

— Сэлгрин этим делом уже занимается. Сама не лезь, он уже что-то нащупал.

— Как я понимаю, Йонас не виноват? — я не спрашивала, я утверждала. Представить, что молодой парень, который всегда так трясется над свежей морковкой и отбивными, рванет вдруг травить окружающих иномирским наркотиком, я не могла. Твердо была убеждена, что младший Верренс ни при чем. Не мог, не умел, не было ни малейшего повода. Кто угодно, только не Йонас.

— Нет, — подтвердил мою уверенность его высочество, — братья Верренсы абсолютно не виновны. По крайней мере, они — точно.

И тон, и осторожные слова Таэля подтвердили догадку мерзейшества. Народ обвиняет меня. Единственную не из этого города и даже мира, единственную, кто имеет возможность в любой момент получить импортные продукты, единственную ... ведьму, в конце концов.

— Интересно знать, кому я так насолила.

— Я бы сказал — нагадила, — мило улыбнулся Таэль.

Ну вот не может он без своих фирменных шуточек!

— Сэлгрин тебе поможет, в этом не сомневайся, — тут же продолжил, старательно не замечая моего гневного взгляда, — Он профессионал и настоящего отравителя найдет в два счета! Но...

— Но?

— Но для твоего же блага нужна магия.

Ах вот оно что! Я сощурила глаза, мигом поняв, куда дует ветер.

— Поэтому, отдай мне ключ от шкафа с накопителями. Тебе необходимо восполнить магический баланс...

— Благодарю, но нет, — я даже сложила руки на груди, усердно пытаясь удержать на месте край одеяла, — Справлюсь сама, своими силами. Завтра... — а за окном уже начало светать, — Нет, уже сегодня сообщу все куратору и она поможет.

— Как? Портал не работает! — резонно возразил высочество, точно так же сложил руки на груди. Я — лежа, он — сидя, упирались друг в друга гневными взглядами, — А на одних разговорах в твоем деле далеко не уедешь!

— Доброе слово помогает лучше плохого дела! — пафосно провогласила я. Комиссию, как ни крути, никто не отменял, а если она узнает, на какие нужды я потратила целый шкаф с накопителями, то меня в этом же шкафу и зароют.

— Это не касается случаев, от которых зависит твоя жизнь!

— Без накопителей!

— Отдай мне ключи!

— Ни за что!

Спорить мы могли еще очень долго, но высочество лишь коротко выдохнул, обозвал меня на эльфийском цхарной швырцей (кто бы показал, что это за зверь?) и потянулся за лекарством.

— Мэльст сказал, чтобы пила каждые два часа, — пояснил он в ответ на мой недоуменный взгляд. Налил сладенького синего на ложку, поднес к моим губам.

— Никаких накопителей, — зло прошептала я.

— Пей давай, — он лишь вздохнул. — Какая же ты упрямая!

А быстро вырубает это лекарство! Буквально за пару секунд!

Сквозь сон я почувствовала легкий поцелуй в губы. Едва их коснувшись, мужской голос шепотом произнес:

— Прости, Мэр!

Простить? За что? Не понимаю...

Сознание волнами уплывало в синюю даль. Мне снились высокие изящные башни, изумрудная зелень бескрайних лугов и глубокая синева долинных рек. Пестрые табуны забавных шестиногих единорогов паслись в алых маках...

— Вставай, Рогова!! Живо поднимай свою трижды проклятую задницу, ильмова мать тебя забери! Открывай глаза, дурища цхарная!! — и еще пара очень крепких нецензурных выражений.

Никогда не думала, что ильфарийские шестиногие каргаты будут так отборно ругаться ильфарийским же матом. Хотя что с них взять, лошади ведь. Пусть и с сияющим рогом посреди головы.

— Рогова, поднимайся, корова толстожо.... — а вот это было уже обидно! Не такая уж я и толстая! По крайней мере моя филейная часть гораздо аккуратней чем вон у того лилового единорожка, что сейчас лакомился маковым цветочком.

— Да проснись же ты, дура стоеросовая!! Чтоб тебя ишкрассы с кожей сьели и ....

Да что ж такое то?! И поспать не дают, и матом ругаются!

Я с трудом открыла глаза. Маковый луг куда-то пропал, лиловые единороги тоже. Когда взгляд сфокусировался на потолке, то яркой синевы небес я уже не увидела. Лишь побеленный потолок с трещинами посередине. Зато отчетливо узрела в дальнем углу паутину и даже смогла разглядеть черного маленького паучка. Только открыла рот для визга, как меня тут же опять обругали:

— Рогова, мать твою в ильм! Живо поднялась!

И тут до меня дошло, что обругивали меня в моем же собственном доме. И крики были на удивление знакомым мерзким женским голосом! А доносились они...

Я спрыгнула с постели и обернувшись простыней, как тогой, бросилась из комнаты.

Виктория Козловская в черном как уголь облегающем костюме застыла в позе «зю» в третьей ловушке по пути на лестницу. А мы молодцы с высочеством! Такие тонкие путы навязали, что даже наша отличница-спортсменка-комсомолка их не распознала и вляпалась по самый филей! Кстати, а где высочество? На такие вопли он давно бы уже первым прибежал. Небось, опять куда-то с мерзейшеством отправился. Ладно, пусть погуляет и проветрится. Как лечащий врач — разрешаю.

А Козловская то злая как сам черт! Шипит, дергается, ругательствами сыплет как опытный дальнобойщик. Интересно, что она здесь забыла и как вообще тут появилась?

— Что стоишь, зенки вылупила? — а злющая Козловская на самом деле пугала, — Живо наверх!

— Наверх? — не поняла я. — Зачем?

— Выпусти меня уже, дура набитая!! — заорала она еще громче, — Пока ты здесь застряла, этот шварный вшиз (позорный сын бродячей собаки — перевела я с матерного ильфарийского на привычный культурный) взламывает