Кровь богов и монстров - Люсинда Дарк

Мое тело начинает двигаться прежде, чем я принимаю сознательное решение, мои ноги приходят в движение по приказу Царя Богов. Это больше, чем что-либо другое, заставляет страх, бурлящий внутри меня, превратиться во что-то расплавленное и гноящееся. Его слова окутаны Божественной силой, которая давит мне на позвоночник, принуждая к действию, которого он от меня требует, и отказываясь ослабить свою хватку.

На дрожащих ногах я поднимаюсь на небольшое возвышение, где стоит чаша. Чем ближе я подхожу, тем отчетливее вижу осколки темной серы, вмурованные в саму чашу. Чернильно-черный камень поблескивает в тусклом свете. Мое дыхание становится прерывистым. Я останавливаюсь примерно в футе от открытой каменной чаши и смотрю вниз, на то, что кажется темной водянистой жидкостью, находящейся на дне чаши. По бокам чашеобразного отверстия есть углубления, и в моем сознании мелькают образы мужчин и женщин, склонившихся над этими углублениями так, чтобы их шеи были обращены вниз. Боги — как женского, так и мужского пола — делают каждый шаг к чаше, и серебро сверкает, когда им перерезают глотки и кровь выплескивается наружу, наполняя чашу, пенясь, когда она смешивается со смертью. Рвота угрожает подступить к моему горлу. Я сглатываю, прежде чем поднять взгляд на мужчину, стоящего прямо напротив меня.

Глаза Кэдмона бездонно темны. Пусты. Лишены жизни. Проходит мгновение, а затем он моргает, и в его черных глазах снова появляется свет. Его подбородок опускается, и страх немного исчезает.

Все в порядке, говорю я себе. Я в порядке. Я все еще здесь. Я не мертва. Я не истекаю кровью. Это была просто галлюцинация. Нереально.

И все же, когда я снова обращаю свое внимание на внутреннюю часть чаши, я не могу не задаться вопросом, откуда взялась эта странная сцена. Почему это с самого начала казалось таким реальным?

Должна признаться самой себе, я не ожидала, что это произойдет именно так. Когда Совет Богов впервые обсуждал раскрытие моего наследия Божественной крови, я предполагала, что это произойдет на глазах у всех, на публичной церемонии. Уединенность этой комнаты и личное присутствие шести членов Совета Богов, окружающих меня, заставляют меня задуматься, не было ли все это ложью с самого начала.

Я не уверена, готова ли я узнать правду, но когда Трифон отходит от своей колонны, делая шаг вперед, извлекая из ниоткуда длинный, зловещего вида клинок серы — кинжал, невидимый в одно мгновение, а затем в следующее оказывается в его руке — мое сердце бешено колотится от осознания того, что я здесь ничего не контролирую.

Что бы Боги не узнали о моей крови, это решит мою судьбу… Будь то жизнь или смерть.

Глава 36

Кайра

— Протяни свою руку над чашей. — Слова Трифона — кошмар наяву. Не потому, что он размахивает этим кинжалом из серы с такой легкостью, что не может быть и речи о том, насколько искусно он им владеет, а потому, что я делаю так, как он говорит.

Точно так же, как мои ноги двигались без моего согласия, двигается и моя рука. Как я могу когда-либо надеяться убить этого человека — это могущественное Божество, — если один звук его голоса подчиняет мое тело, заставляя без колебаний выполнять его команды?

Моя рука поднимается над отверстием чаши, и Трифон наклоняется вперед, берет мое запястье в свои руки и поворачивает его так, чтобы мое предплечье было вытянуто поперек разъема. Мой живот прижимается к краю камня, и снова образы окровавленных тел и мертвых глаз мелькает перед моим взором. Я прикусываю язык, пока не ощущаю привкус ржавчины и сырого мяса. Мой разум — безопасное место. Так было всегда. Мое убежище, когда я была привязана к стульям в штаб-квартире Преступного Мира и избита только по той простой причине, что мне нужно было понять боль, чтобы справиться с ней.

Боль становится чем-то другим, когда ты признаешь, что за ней нет реальной логики. Разум борется, чтобы понять, найти способ избежать этого в будущем, и когда становится ясно, что за самой мрачной из мук нет ни причины, ни смысла, — она трескается.

Кровь заливает мой язык, когда Трифон поворачивает кинжал из серы лезвием вниз и рассекает мое запястье. Резкий дискомфорт от раны заставляет меня громко ахнуть, но моя рука не отдергивается назад, как следовало бы. Она удерживается в подвешенном состоянии благодаря Божественной силе Царя Богов, стоящего передо мной. Мое дыхание становится прерывистым, когда капли пота выступают у меня на лбу, а затем сползают к вискам. Незнакомая тошнота пускает корни в моем желудке, когда я смотрю, как моя собственная рубиново-красная кровь стекает по бледной плоти в каменную чашу между мной и Царем Богов.

Боль обжигает горло с каждым хриплым вдохом. Мне не хватает воздуха — будто его внезапно выкачали из этой маленькой комнаты, вытянули какой-то невидимой силой. Но только у меня не получается дышать, тогда как все остальные продолжают наблюдать за церемонией с холодными взглядами, в которых не читается ни намёка на то любопытство, которое, я уверена, они испытывают.

Кто я? Что я? Кто мой Божественный родитель?

Я не могу отрицать, что хочу знать, что жажда понять причину своего рождения — это раскалённое железо внутри моей груди. Мышцы подёргиваются вдоль вытянутой руки, нависающей над чашей, инкрустированной серой, что стоит в центре комнаты. Взоры Богов прикованы ко мне, и хотя присутствие Кэдмона даёт хоть какое-то ощущение безопасности, я чувствую себя совершенно одинокой.

Кэдмон, может быть, и добр, но он тоже Бог. Лжец. Обманщик.

Эта моя кровь — будь то кровь Бога или монстра — не определяет меня, решаю я. Я все еще Кайра. Убийца Преступного Мира. Дочь Смертного Бога, который погиб, защищая свое единственное дитя. Я ничто иное, как стойкость даже перед лицом самых темных существ.

Сражаясь с инстинктивной потребностью защититься и отвести взгляд от Царя Богов, я поднимаю голову. Дюйм за мучительным дюймом, вены на моей шее напрягаются, пока я борюсь со своим изначальным желанием склониться перед более сильной властью, я поднимаю взгляд, чтобы встретиться с Трифоном.

Его шок — жестокая награда. Мои губы подергиваются, когда я пристально смотрю ему в глаза, провоцируя его отчитать меня за этот поступок. Он этого не делает. Вместо этого он наклоняет голову набок, словно разглядывая существо, которого никогда раньше не видел. Затем он опускает лезвие во второй раз, быстрым движением прожигая мою плоть,