Испорченный мед - Обри Тейлор

концентрации, потому что все остальное не имеет значения. — Я смахнул всё со стола с инструментами, грохот металла разнёсся по гаражу. — Она даже не дала мне шанса, Сайлас! Я не знаю, что я сделал не так, поэтому я не могу это исправить.

— Она не хочет, чтобы ты исправлял это! — крикнул он в ответ, оттолкнувшись от стеллажа и направляясь ко мне. — Завтра Кайл приедет домой, — понизил он голос. — Сейчас главное, вернуть его в игру. Он нужен тебе за спиной, а ему нужна команда. Так что слушай внимательно, Арло, и слушай, блять, хорошо, — он схватил меня за ворот и потянул на себя.

Единственный человек в мире, кто мог избить меня без последствий.

— Ты сосредоточишься на Кайле, вытащишь, чёрт возьми, голову из задницы и сделаешь то, что пообещал команде в начале сезона. До брата. До Эллы. До Кайла.

Выходите, чтобы доказать что-то себе. Мы дойдем до финала Мировой серии, и мы будем сражаться до самого конца.

По два шага за раз.

Это было гораздо сложнее, когда я шёл один.

— Ты сказал им, что будешь бороться. Так начни, мать твою, бороться. Ты, сердце Шершней. Ты им нужен.

— Им нужно повзрослеть и перестать рассчитывать, что я всё за них сделаю, — я закатил глаза.

— Это твой монстр, Арло! — рявкнул Сайлас. — Ты сам создал эту проблему. Ты не имеешь права бросать их просто потому, что ты, блять, не можешь взять себя в руки.

— Может, именно этого нам всем и не хватает! Мы не выиграем чемпионат, пока они ведут себя как дети, — огрызнулся я.

— Ты долбанный ребенок! — Сайлас толкнул меня. — Повзрослей уже, Арло. Тебе разбили сердце, и что с того, черт возьми? — выплюнул он. — Ты ведешь себя как твой отец. Малейшее неудобство, и он уже напивается до потери пульса в затхлом кресле, жалуясь на старые игры по телевизору из девяносто второго.

— Убирайся, Сайлас, — прорычал я.

— Или что? — он шагнул ближе. — Ударишь и меня тоже? Это теперь твой способ справляться: бить друзей, чтобы почувствовать себя лучше? Ты с каждым днём всё больше похож на Артура.

Мне не нужно было выгонять его снова. Он сам посмотрел на меня с отвращением и вышел. Я с ноги ударил по велосипеду, сев на землю рядом с Мустангом, пытаясь сдержать гнев, который стремительно поднимался в груди, как прилив.

ГЛАВА 39

Арло

Трава на лужайке перед домом снова начала зарастать, и, когда я подъехал к дому отца, вместо того чтобы зайти внутрь, обошёл дом сзади, вытащил газонокосилку и снял с себя кофту, оставшись только в тренировочных штанах. Мне понадобилось почти два часа, чтобы привести двор в порядок, но теперь хотя бы казалось, что в доме кто-то живёт. Я зашёл через заднюю дверь, бросил вещи на стол и налил воды из-под крана.

— Кто тебя просил это делать? — отец стоял в проёме между кухней и гостиной с тяжёлым выражением на лице.

— Никто. Город оштрафует тебя, если запустишь газон.

— Зачем ты здесь? — спросил он вместо того, чтобы поблагодарить.

— Хотел навестить маму, — ответил я, ставя стакан на обшарпанную столешницу. Это была правда, пока я не увидел, в какой запущенности двор. Я был слишком измотан, чтобы выйти в поле к дереву и поздороваться с ней.

Он фыркнул, уходя. И это взбесило меня как никогда раньше.

— Да пошёл ты, — выплюнул я яд, прежде чем успел себя остановить.

— Что ты сказал, парень? — он обернулся, и тень закрыла его лицо, глаза были мрачны.

— Я сказал, — я оттолкнулся от стойки, — пошел ты.

Вся сдерживаемая ярость, казалось, выплеснулась из меня, словно он приставил нож к моему горлу. Я истекал яростью прямо на старый кафельный пол его кухни.

— Ты винишь всех нас в своих проблемах, — я взмахнул руками в воздухе, сдвинул брови и стиснул челюсти так сильно, что заныли зубы. — Но мы не убивали маму! — Я ударил его рукой в грудь, отталкивая назад.

— Это ты сделал! — крикнул я, и, чёрт, как же хорошо это было наконец сказать вслух. — Ты убил её и провел последние тринадцать лет, вымещая злость на нас! Знаешь, почему Люк и Сойер больше не приезжают?

Он молчал, сжав кулаки.

— Это потому, что они не могут, черт возьми, смотреть на тебя. Они не могут выносить того, что ты сделал с мамой и ее домом.

Все, что я когда-либо хотел ему сказать, выплеснулось из меня.

— Ты раздавил Ника, так, что он больше не узнаёт себя в зеркале. Мама пыталась любить тебя. Она старалась. Ради нас. А ты убил её, потому что не мог вынести, что она любит нас больше, чем тебя.

Он молчал, ошеломлённо уставившись на меня, глаза блестели от слёз.

— Ты никогда не был отцом. Ты просто злобный, жалкий, ублюдок. И ты сдохнешь один, в этом гниющем доме.

Он засмеялся. Тихо, липко, противно. Как будто его смех оставил на мне плёнку, от которой не отмыться. Он осмотрел груды хлама в доме и снова взглянул на меня, глаза мёртвые, губы сжались в тонкую линию.

— Я не один. Ты всегда возвращаешься, Арло. Потому что есть в этой семье есть кто-то, кто ещё злее и упрямее меня. И это ты.

Будто воздух вышибло из лёгких.

— Возвращайся в Гнездо, Арло, — выплюнул мой отец. — Продолжай делать вид, что именно там твоё место. Я, может, и сдохну в этом доме, но с улыбкой на лице, зная, что ты тоже умрешь.

Я схватил кофту со стола и вышел через заднюю дверь.

Фастбек завёлся с первого раза.

Дорога до реабилитационного центра казалась бесконечной. Я закипал от своих мыслей, переваривая: кто из нас был прав. Да, отец — мудак. Но его слова... они попали точно в цель. Они пронзили меня, как нож, и остались торчать в груди. Я подъехал к обочине, мысли разбежались, и в них; образ Эллы в закатном свете. Её волосы, её лицо. Я бы отдал всё, лишь бы снова быть с ней на том причале. Счастливым. Невесомым.

Здание было похоже на тюрьму, украшенную цветами и бледно-оранжевой краской. Оно было большим и прямоугольным. И даже санитары, снаружи, курящие у стены, выглядели так, будто им там не нравилось.

— Как ты себя чувствуешь? — Я прислонился к фастбеку, когда Кайл неторопливо вышел из реабилитационного центра в растянутом худи и джинсах. Прошло всего две недели, но он выглядел так, будто сбросил двадцать кило, а его милая улыбка казалась неискренней.