Шипы в сердце. Том второй - Айя Субботина

за сорок», но его профиль и близко не выглядит как ловушка для этого контингента. На некоторые фото я машинально поставила лайки, хотя это можно было сделать буквально на каждом — настолько они офигенные.

Еще раз перечитываю его сообщение, и быстро отвечаю: «Я произвожу впечатление человека, которому нужно умиротворение?»

Он читает сразу, потому что онлайн.

Замечаю три подпрыгивающих точки пишущегося сообщения.

urban_sigh: Вы производите впечатление красивой женщины)

urban_sigh: Простите за прямоту.

Спрашивать о том, как он меня нашел, нет смысла — в моих сторис много видео и селфи, а рекламу мы запускали на пользователей с учетом геолокации.

urban_sigh: Вы еще долго будете на месте?

Я: Я уже не на месте.

urban_sigh: Может, тогда разрешите пригласить вас на ужин?

Я: Вы всегда приглашаете девушек на ужин, даже не назвав свое имя и не узнав, как зовут ее?

На пару минут в нашей переписке наступает пауза. Потом он пишет: «Я совершенно разучился флиртовать с женщинами, простите ради бога. Я — Аркадий, но лучше просто Арик».

Я: Имя как для профессора университета.

urban_sigh: Вы даже не представляете, насколько близки к истине — я не просто Аркадий, а еще и Аркадий Иннокентиевич.

Чувствую, как мои губы дергаются от улыбки — я бы поняла, если бы его звали как-нибудь… ну, допустим, Габриэль, Симон или даже Ричард, но точно не Аркадий Иннокентиевич.

Я: Звучит очень… претенциозно.

urban_sigh: Вы же хотели сказать «старомодно», я угадал? И признайтесь, что прыснули от смеха.

Я: Чуть-чуть.

urban_sigh: На самом деле, это боль всех мужчин нашей семьи — мы все или Аркадии, или Иннокентии. Вот, мне досталось быть в поколении «Аркадиев».

Я: Даже не знаю — посочувствовать вам или порадоваться.

urban_sigh: Для начала можете назвать свое имя))

Я: Кристина.

urban_sigh: Раз знакомству, Кристина. Теперь мне можно попытать счастья еще раз и пригласить вас на ужин?

Я: Боюсь, что точно не в этом году.

У меня и правда вся неделя по часам расписана до самого Рождества.

Хотя, наверное, я все же лукавлю, потому что другое приглашение на ужин я бы приняла без всяких условий.

urban_sigh: Этот год заканчивается через две недели…

urban_sigh: Черт, я навязчив?

Я: В наш век нерешительных, робких мужчин, настойчивость можно только приветствовать.

Я: Но я действительно занята до конца зимних каникул.

urban_sigh: Можно написать вам после праздников, Неуловимая Кристина? С тем же предложением, разумеется.

Я не знаю, что ему ответить.

Правду — что я сейчас не готова ходить на свидания?

Или что не готова конкретно с ним?

Минуту просто разглядываю потолок почти бесшумно скользящего по дроге «Роллс-Ройса». Он белый. Как чертово пальто Безобразной Лизы.

И пишу короткое, совершенно ни к чему меня не обязывающее: «Да, конечно, давайте спишемся после праздников».

Глава двадцать четвертая: Барби

Я стою на предпоследней ступеньке легкой алюминиевой стремянки (той самой, на которой Вадим взбираться красить стены детской нашего сына) и, затаив дыхание, прикрепляю последний стеклянный шар к пушистой искусственной ветке. Он идеально белый, матовый, с тонкой россыпью серебристого глиттера, который тут же осыпается на мои пальцы. Мгновение я смотрю как он ловит мягкий свет гирлянды, а потом медленно, почти с благоговением, слезаю вниз.

Отряхиваю руки.

Готово.

Моя елка. Первая настоящая, наряженная мной елка за последние, кажется, сто лет. Она высокая, больше двух метров, с густыми, неотличимыми от настоящих иголками, которые, вопреки здравому смыслу, лично для меня пахнут морозом и чем-то неуловимо праздничным. И эта елка — воплощение моего девичьего, немного инфантильного представления об идеальном Рождестве. Вся в белых шарах — глянцевых, матовых, усыпанных блестками — и перевязана десятками пышных бантов из нежно-розовой, бархатной ленты. Знаю, что это китч. Знаю, что слишком сладко, слишком по-девчачьи. Но мне плевать. Я хотела именно так.

Это Рождество мы с Марком проведем не здесь. Но я не могла оставить квартиру пустой и холодной. Мне нужен был якорь, который будет ждать нашего возвращения. Я наряжала ее в несколько подходов, в последние дни и вот сегодня, в самый канун Рождества, потому что последние недели пролетели в сумасшедшем, лихорадочном ритме открытия магазина.

Но, возможно, так даже лучше. Ощущение пойманного за хвост в самый последний момент праздника, как-то по особенному приятно дразнит и раздувает мое настроение.

Я подхожу к креслу-качалке, из которого за мной с любопытством наблюдает Марик. Беру его на руки — и на этот раз он вполне осознанно булькает улыбкой. Именно так — это его «фишка». Он теплый, тяжеленький и пахнет так, что его хочется съесть.

— Смотри, Морковка, — подношу его к елке, трогаю пальцем шарик, и он начинает раскачиваться. Марик снова булькает — кажется, это самое важное одобрение в моей жизни. — Это наша первая елка. Нравится? В следующем году будешь помогать мне ее украшать. Украшать, а не ронять, договорились?

Он смешно морщит нос и точно соглашается.

Я целую его в пахнущую ванилью макушку и чувствую, как внутри разливается густое, теплое спокойствие. С ним на руках все кажется правильным.

Даже поездка к Вадиму на два дня с ночевкой.

Я уже столько раз накрутила себя по этому поводу, что сейчас чувствую абсолютное спокойствие, без намека на панику. И легкий, щекочущий трепет внизу живота.

После той словесной перепалки на уровне фола… мы загородились друг от друга стеной. Постарались на славу, укрепили тяжелыми кирпичами формальностей и деловых сообщений и больше не поднимали запретных тем. Но напряжение никуда не делось — оно висит между нами как натянутая струна. Хотя, очень может быть, что это снова только мои фантазии, потому что каждая наша встреча с Вадимом лицом к лицу (всего несколько за это время, на самом деле) выглядит так, будто произошедшее до сих пор не выветрилось только из моей головы.

Я укладываю Марка обратно в кресло и иду собирать вещи. Сегодня в доме тихо, я дала всем выходные — и Елене Павловне, и Галине Петровне, и даже вечно мельтешащей Наташе. Все свободны до двадцать седьмого, и всех их ждут подарки под елкой, в красивых коробочках с записками, где чей.

Сумка для Марка на этот раз получается на удивление компактной. Никаких лишних вещей. Только самое необходимое. Я, наконец, научилась отличать свои тревоги от его реальных потребностей.

А вот со своей сумкой все сложнее. Я бросаю туда мягкие кашемировые брюки для дома, уютный свитер, шелковую пижаму. А потом, поддавшись какому-то злому, иррациональному импульсу, открываю