Шипы в сердце. Том второй - Айя Субботина

букет, становясь так, чтобы прикрыть его своей спиной от желающих сфоткать эту красоту посетительниц нашего магазина, — мужик с большой буквы «М». Окольцовывай его, подруга, ты ж вроде умная.

— Все… сложно, — отвечаю то же самое, что говорю вообще всегда, когда между нами возникают темы о личном. Слава богу, Оле все это претит и подобные обсуждения — редкий гость наших разговоров.

— Что там сложного? — Она пожимает плечами. — За член и в стойло. Мужики простые как спинки минтая. Давай я их в воду поставлю?

Я еще раз любуюсь на красоту и нехотя отдаю букет.

Она отходит, а я, секунду помедлив и снова всухую проиграв битву между чувствами и разумом, достаю телефон. Прикидываю нашу с Авдеевым разницу во времени, но все равно пишу: «Спасибо за поздравления. Букет великолепный».

Отправляю.

Перечитываю — так сухо, как будто даже из электронных чернил выдавили все эмоции.

Палец тянется удалить, но я держу себя в руках. Все хорошо. Доктор Йохансен говорит, что мне нужно брать ответственность и учиться не бояться что-то испортить, потому что жизнь не идеальна.

Через полчаса огромное розовое облако лотосов становится негласным центром притяжения. Девушки, сделав селфи в фотозоне, теперь выстраиваются в очередь, чтобы сфотографироваться с букетом. Он настолько нереальный и выбивается из нашей уютной, рукотворной эстетики, что кажется порталом в другую Вселенную. Я уже просто сдалась и перестала каждый раз отвечать согласным кивком на очередную молчаливую просьбу: «А можно и я…?»

Хотя все равно немного ревную к тому, что подаренные им цветы трогают чужие женские руки. С другой стороны — это все равно мой букет. Он принадлежит мне, даже если в него влюбляются с первого взгляда буквально все женщины, в чье поле зрения он попадает.

Я прикусываю улыбку, наблюдая за тем, как милая пухлощекая девушка просит подружку сделать, кажется, сотое по счету селфи. Достаю телефон, проверяю — Вадим на прошлое сообщение так и не ответил, и даже не прочитал, но он же там по работе, да? Делаю мысленный выдох — и пишу новое. Когда-то же он их все-таки прочтет?

Хотя в глубине души понимаю, что просто нашла отличный повод нарушить трехдневную тишину.

Пальцы летают над клавиатурой, стирая и набирая слова заново. Я хочу, чтобы это было легко. Непринужденно. Боюсь, что он даже через электронные слова почувствует, как на самом деле колотится мое сердце.

Я: Твои цветы произвели фурор. Кажется, они популярнее, чем наша посуда. Думаю выставить им отдельный счет за работу фотомоделью.

Отправляю — и тут же убираю телефон в задний карман джинсов, не давая себе шанса передумать, удалить и опять испугаться собственной смелости.

Поворачиваюсь, чтобы отыскать Олю в толпе — это не так уж сложно с ее свежевыкрашенными в цвет фуксии волосами. Если все хорошо и я ей больше не нужна — хочу сбежать домой. Впервые оставляю Марка больше чем на три часа подряд, и мои руки чувствуют адский голод по его теплому мягкому тельцу.

Но рефлекторно поворачиваю голову на звяканье дверного колокольчика, который «приветствует» очередного посетителя. Вместе с ним в наш теплый, гудящий мирок врывается неприятный колючий сквозняк.

Это — женщина, и я узнаю ее мгновенно.

Безобразная Лиза.

Мои губы рефлекторно слипаются, потому что мозг отдает телу четкий приказ — спокойно, никаких глупостей. Хотя взгляд уже отчаянно ищет к чему бы прицепиться. Она высокая, тонкая, и правда похожа на статуэтку в бабушкином серванте. Белоснежное кашемировое пальто распахнуто, открывая строгий брючный костюм цвета слоновой кости. Идеально уложенные волосы, безупречный, холодный макияж.

На ее фоне я, в простых джинсах и дорогом, но не броском темно-синем свитере, кажусь себе проигравшей буржуазией. Давлю еще одно нерациональное желание подойти и пошутить на тему дресс-кода: «Простите, но у нас вход только в «Конверсах» и без пафоса».

Она стоит на пороге, оглядывая наш маленький, полный несовершенств магазинчик так, будто изучает экспонат в музее современного искусства. Снисходительно улыбается.

Она похожа на хищницу, случайно зашедшую в заповедник с ручными кроликами.

Хотя, почему же случайно? Возможно, весь этот выход а ля «Британская королева нервно курит в сторонке» — для одного конкретного зрителя. Для… меня?

Мой внутренний барометр падает до отметки «штормовое предупреждение».

Первое инстинктивное желание — выгнать ее. Схватить за ее идеальное кашемировое пальто и вышвырнуть вон, на мороз, подальше из моего мира и от моего хрупкого, едва обретенного счастья.

Что ты здесь забыла, вся такая… прилизанная как с иголочки? Пришла задавить конкурентку своим белым пальто?

Или это все-таки случайность, и Лиза пришла точно так же, как и остальные — привлеченная масштабной рекламной кампанией, которую я развернула на всех фронтах? Кто-то из посетителей даже пошутил, что это было похоже на абьюз — «Придите к нам или умрите».

— Оля, я сама, — бросаю подруге, когда замечаю ее разворот корпуса в сторону Лизы.

И, сделав глубокий вдох, иду навстречу. Натягиваю на лицо самую приветливую и профессиональную улыбку, на которую только способна. Тонкая стальная корочка самообладания нарастает поверх бушующего внутри океана из ревности, страха и злой, бессильной ярости.

Да какого, блин, черты ты здесь забыла?!

— Добрый день. — Я — сама вежливость. — Могу я вам чем-то помочь?

Она с задержкой переводит на меня холодный, оценивающий взгляд. Скользит по моим джинсам, по джемперу, по разбросанным по плечам волосам. На мгновение чувствую себя голой под этим взглядом. Несовершенной. Кривой. Как одна из моих собственных тарелок.

Но потом вспоминаю признание Вадима о том, что уже между ними уже давным-давно ничего нет… и становится легче.

Не все так гладко в королевстве Датском, да, Лизок?

— Здравствуйте, — ее голос такой же, как и она сама — ровный и прохладный. — У вас очень… мило. Атмосферно.

Слово «мило» она произносит таким тоном, как будто речь идет о прилепленном на дверцу холодильника листке с детскими каракулями.

— Спасибо, мы старались, — продолжаю поддерживать необходимый градус вежливости, хотя неопределенность — знает она обо мне или нет — сильно расшатывает внутреннюю лодку. Возможно потому, что незнание лишает меня права на другой тон.

— Я увидела у одну вещь из вашей мастерской, — продолжает она, доставая из сумочки телефон. — Хотела бы приобрести такую же.

На экране ее телефона — одна из ваз Оли. Мысленно ликую, потому что сегодня их все раскупили, и этому Айсбергу придется убраться с пустыми руками.

— К сожалению, ее уже купили, — широко улыбаюсь, как будто сообщаю о том, что у нее неизлечимая болезнь. — И все остальные тоже. У нас сегодня полный