Шипы в сердце. Том второй - Айя Субботина

Марик вывернул наизнанку весь мой мир.

Я готовился к его появлению, как к военной операции. Продумал каждую мелочь. Но оказался не готов к тому, что этот крохотный, беспомощный гном снесет к чертовой матери все мои защиты.

Не был готов к тому, что его плач будет резать по живому.

Не был готов к тому, что его тепло будет согревать лед в моей груди.

Не был готов к тому, что держать его на руках, чувствуя, как он сопит и смешно пускает слюни — это моя жизненная необходимость.

Эти выходные поставили мой упорядоченный, подчиненным четким законам мир, с ног на голову.

Стаська, Марик, даже слюнявая криволапая скотина — мне нужен весь комплект. На постоянке. Чтобы лететь к ним домой, обнимать, тащить горы подарков даже если их придется доставать с Марса, защищать от всего.

Блять, блять…!

Глушу мотор. Тишина в салоне давит. Намеренно оттягиваю этот момент, как могу. Но Марк начинает ворочаться и просыпаться. Пора.

Я выхожу из машины, открываю заднюю дверь. Осторожно отстегиваю ремни, вынимаю его вместе с переноской. Первые секунды он смотрит на меня очень внимательно, а потом на его губах появляется что-то похожее на улыбку. Сердце делает болезненный толчок.

Хрен знает, как теперь его отдать.

Как возвращаться домой с пустыми руками — тоже не представляю.

Стискиваю зубы до боли за ушами и шагаю к подъезду.

Дверь распахивается, выпуская навстречу Кристину.

На ней — короткие домашние шорты. Сидят так низко на бедрах, что я невольно задерживаю взгляд на округлых тазовых костях и полоске обнаженного живот. Сверху — простой белый лонгслив, не липнущий к ней, но достаточно мягкий, чтобы обрисовать контуры груди и тот «маленький факт», что под ним больше ничего нет. Длинные, голые ноги в спущенных гармошкой белых плотных носках и плюшевых домашних тапках, больше похожие на валенки. Волосы собраны в небрежный пучок на макушке, несколько прядей выбились и падают ей на лицо.

На лице капля косметики, и взгляд из-под ресниц лупит куда-то в солнечное сплетение.

Профессионально, так, что даже не сразу отдупляю, куда прилетело.

Просто секунду стою и смотрю.

Пытаюсь перенаправить мысли в рациональное русло — вспоминаю, что вообще собирался сказать вместо «маленького вежливого разговора», но вместо этого на ум почему-то лезет: «Мужик, ты полгода не трахался уже — ну как бы, какие претензии к члену?»

Полгода держал себя в ежовых рукавицах, убеждая, что мне это не нужно.

Что секс с Лизой — техничный и правильный — меня целиком устраивает.

Ложь.

На Кристину в ее идиотских шортах, с покачивающейся от каждого шага грудью — бля, она больше стала, да? — тело реагирует мгновенно. Жестко. Безоговорочно.

Кровь гулко стучит в висках, член в джинсах подергивается. Спиной чувствую каждую оставленную ей царапину, которые сошли еще в прошлой жизни, но ощущаются так, будто она оставляет их вот ровно сейчас, пока пытаюсь забаррикадироваться от нахлынувшей потребности.

Мысленно матерюсь, заставляя себя сдвинуться с места.

— Привет, Морковка, — она смотрит не на меня — на Марка. Протягивает руки, чтобы забрать его из переноски. Прижимает к груди и, наконец, широко, с облегчением улыбается мне. Кажется, пока я не знал, как его отдать, она мучилась и изводила себя вопросом, что делать, если я все-таки на это решусь. — Не могла сидеть дома — выбежала вас встречать.

— Привет, — выдавливаю я, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и возвращаюсь к машине, чтобы вернуть переноску на место. Заодно топчусь там лишних десять или даже двадцать секунд, пытаясь переключиться с мыслей о ее сиськах, ногах и животе, на… ну допустим, на мысли о погоде, о ёбаных птичках и овечках, которых беспощадно гоняю в башке со скоростью света.

— Зайдешь? — зовет Кристина, переминаясь с ноги на ногу.

Язык зудит отчитать, что выскочила почти голая, но молчу.

Нужно валить. Все и так слишком сложно.

Но впервые за кучу времени мой рот бросает угрюмое согласное «угу», хотя я уверен, что собирался вежливо отказаться, пожелать спокойной ночи и уехать.

Кристина улыбается, когда становлюсь рядом и открываю для нее дверь. Крепко прижимает Марка к груди, зарывается носом в его шею, втягивает запах… и ее плечи расслабляются с беззвучным выдохом облегчения. Она дома, он дома. А я тут просто — третий лишний.

Мы поднимаемся на лифте в полном молчании. Я — навалившись на перила у задней стенки, она — передо мной, лицом к дверям, перекатываясь с пятки на носок. По хуй — пялюсь на ее длинную шею, на узкую спину и еще более узкую талию. На то, как блядские шорты облепили упругую жопу, и на ямочки над ней, которые выступают чуть выше над спущенной резинкой

Я ее хочу.

Прижать к стене, стащить шорты и взять так, как не брал никого.

Грубо. Жестко. Чтобы кричала. И ныла. И выпрашивала — еще.

Двери открываются, и я выхожу с небольшим опозданием, чтобы разорвать дистанцию между нами еще хотя бы на метр.

— Как себя вел наследник, Вадим Александрович? — шутливо интересуется она. Дверь за нами закрывается, а мой долбаный, разжиженный похотью мозг почему-то воспринимает этот звук как сигнал к действию. — Все хорошо?

— Решил проверить мои нервы на прочность, — усмехаюсь, и держу голос ровным. — Кажется, я провалил тест. Но в целом — да, все в порядке. Поел час назад.

— Это у вас семейное, — фыркает Кристина, но совсем беззлобно. — Если хочешь кофе — придется сварить самому. В холодильнике что-то наверняка есть, но я ничего не готовила.

— Понял, самообслуживание. — Просто отвечаю шуткой на шутку, но мозг моментально придает фразе о самообслуживании совершенно другой смысл.

Я иду на кухню — не варить кофе, а чтобы остыть и привести в порядок голову.

Но Кристина идет следом, качая на руках начавшего хныкать и кряхтеть Марика.

— Что такое, Морковь Вадимич? Живот болит? Что ты губы дуешь и хмуришься, красота моя ненаглядная? — В ее голосе столько нежности, что меня передергивает.

Она садится на барный стул, начинает его укачивать. Лонгслив снова задирается, и я вижу ее живот. Плоский, подтянутый. Я помню, как целовал его. Каждый сантиметр.

— Что-то он без настроения, — говорит она, и между ее бровями залегает тревожная складка.

Я становлюсь рядом. Слишком близко, чтобы ее запах с новой силой ударил в ноздри, но тревога за Марика немного усмиряет острые мысли. Я трогаю его за руку, пока он вертится на руках Кристины и его ворчание перерастает в настоящий