Инопланетный рынок шкур - Лиззи Биквин

психопату-Ракше, ловкость, с которой он использовал свой хвост для выполнения этой задачи, произвела на нее впечатление. Моурин заметила, что бессознательно трясет своим новым хвостом под туникой, и поняла, что испытывает зависть. Станет ли ее собственный хвост в конце концов достаточно длинным и гибким, чтобы использовать его как дополнительную руку?

Наконец Дэггот закрепил устройство-переводчик в ушной раковине и уставился на Моурин, холодно ожидая ее вопроса. Его лицо превратилось в бесстрастную маску, от которой кровь застыла в жилах.

Боже, может быть, Джрайк был прав. Может быть, было ошибкой связываться с этим бессердечным преступником-инопланетянином. Но, как обычно, любопытство Моурин пересилило осторожность. Она глубоко вздохнула, чтобы успокоить свои гудящие нервы, и начала говорить.

— Ранее Тристн говорил, что ты был героем, — спросила она. — Что случилось? Почему ты изменился?

Моурин знала, что не обязана давать этому Ракше презумпцию невиновности. Она вообще ничего не должна ублюдку. Но было в нем что-то такое, что завораживало исследовательскую сторону ее личности. Его предыстория героя не вязалась с чудовищным существом, что она видела раньше.

Это несоответствие особенно поразило из-за ее личной связи с героизмом. Ее отец был солдатом, и его призвали в конце войны во Вьетнаме, где он служил медиком. Он отслужил всего один срок, но за этот короткий промежуток времени заслужил и «Пурпурное сердце», и Крест за выдающиеся заслуги. Последний был второй высшей военной наградой после медали Почета.

Моурин всегда гордилась тем фактом, что ее отец был героем, настоящим героем, и это было одной из причин ее решения поступить на службу в ФБР. Не главная причина, но одна из них.

Так что да, превращение Дэггота обеспокоило ее.

Ракша ненадолго задумался над вопросом Моурин, затем невесело усмехнулся.

— В чем разница между героем и убийцей? Я воин, человек. Я убивал людей тогда, и я убиваю людей сейчас. Ничего не изменилось.

Внезапно Тристн выпалил:

— Это куча дерьма, и ты это знаешь!

— Что ты можешь знать об этом, высокородный? — усмехнулся Дэггот.

— Я знаю достаточно, — сказал Тристн дрожащим от гнева голосом. — Каждый Ракша знает о твоих подвигах во время войны, Дэггот, и они знают, что ты сделал гораздо больше, чем просто убивал. Твоя храбрость при осаде В'Риина спасла более миллиона душ Ракш от неминуемой смерти, включая женщин и потомство.

Дэггот презрительно фыркнул.

— Тогда я был моложе, дурак. Я думал, что жизнь имеет ценность, — его взгляд вернулся к Моурин. — И чтобы ответить на твой вопрос, человек, я потерял свою пару и потомство. Я уверен, что к настоящему времени эти Ракши уже рассказали тебе о судьбе, постигшей наш вид.

Моурин кивнула.

— Чума. Та, что убила всех женщин. Мне жаль ваш биологический вид, и мне жаль, что ты потерял свою пару и детей.

Моурин не шутила. Каким бы презренным ни был Дэггот сейчас, никто не заслуживал терять близких. Это было то, что Моурин понимала слишком хорошо. И пока Дэггот говорил, Моурин увидела что-то в его горящих глазах, что-то такое же краткое, как колебание свечи. На долю секунды его твердый, холодный ледяной щит пал, и она мельком увидела всепоглощающую боль, бушующую в глубине его глаз.

— Твои соболезнования не имеют значения, — ответил Дэггот, возвращаясь к своему холодному поведению.

Моурин отпрянула, словно физически задетая словами Дэггота.

Рядом с ней зарычал Джрайк.

— Так что же делает тебя таким особенным, Дэггот? Ты думаешь, ты единственный, кто потерял своих близких? Нет ни одного живого Ракши, которого не коснулась бы чума.

— После того, как у меня забрали мою пару, я по-новому понял Вселенную. Это не Вселенная жизни, это Вселенная смерти, и я слуга смерти. Мои навыки воина делают меня хорошо подходящим для этой задачи.

— Ты сумасшедший, — сказал Тристн.

Дэггот зарычал.

— А ты думаешь, что я не прав, доктор? Почему? Потому что ты и твой приятель Ракша занимаетесь своими делами, как будто ничего не произошло? Как будто весь наш вид не обречен на вымирание? Нет, это вы сумасшедшие.

Сердце Моурин подпрыгнуло. Неужели Дэггот действительно не знал?

Мгновение спустя Тристн озвучила мысли, которые были у нее на уме.

— Ты слишком долго был среди звезд, Дэггот. Слишком долго был вдали от Рака. Наш вид больше не обречен. Есть лекарство.

Глаза Дэггота сузились.

— Ты лжешь.

— Зачем мне лгать о таких вещах? — ответил Тристн. — Это правда. Чуть более трех циклов назад команда космонавтов-Ракш случайно встретила другую человеческую женщину на рынке экзотического мяса на станции Нексус. Человек взяла пятерых Ракш в качестве своих пар, и их потомство стало источником лекарства. Если ты не веришь мне сейчас, ты поверишь, когда мы заберем тебя с собой на Рак. Большинство выживших самок уже выведены из криогенного застоя и вылечены. Их немного, но достаточно, чтобы начать процесс восстановления популяции.

Дэггот перевел взгляд с Тристна на Моурин и обратно.

— И поэтому ты охотился на человека, когда я встретил тебя на рынке шкур? — спросил Дэггот. — Правительство Рака хочет, чтобы ты приобрел этот вид для производства большего количества лекарства?

— Нет, дело совсем не в этом. У нас просто были основания подозревать, что еще больше людей могут быть захвачены и проданы, и мы хотели убедиться, что им не причинят вреда. Цель нашей миссии была исключительно благожелательной. То, чего такой хладнокровный убийца, как ты, никогда не сможет понять.

Дэггот обнажил клыки и натянул поводок. Моурин по опыту знала, насколько прочными могут быть эти лазерные поводки, но все равно отпрянула.

— Думаешь, ты лучше меня? — зарычал Дэггот.

— Да, — спокойно сказал Тристн. — Конечно, лучше. Джрайк прав. Ты не единственный, кто потерял близких во время чумы. Ты просто сделал выбор посвятить свою жизнь злу.

Пламя лагерного костра взвилось выше, и желтое сияние осветило лицо Дэггота снизу, придавая ему сходство с горгульей.

— Скажи мне, высокородный, — прорычал он. — Скольких членов семьи ты потерял из-за чумы?

Тристн молчал.

— Да, именно так я и думал, — усмехнулся Дэггот. — Поскольку ты высокорожденный, твоя семья могла позволить себе поместить своих женщин в стазис. И теперь, когда есть лекарство, они снова могут жить и ходить, — его лицо исказилось от ярости, и единственная оранжевая слеза прочертила дорожку по его лицу. — Ты смеешь читать мне лекцию о понимании? Что такой высокородный, как ты, может понимать в жизни и боли?

— Это несправедливо, — тихо сказал Тристн. — Да, мне повезло, что мои мать и сестра вернулись ко мне, но я не без потерь. Все эти потерянные циклы, когда они были заморожены в стазисе.

— Ты называешь меня героем, —