Любовь на проводе (ЛП) - Б. К. Борисон

Она крепко сжимает мою руку обратно, словно говоря: «понимаю».

— Быть среди людей не значит не чувствовать одиночество.

Я открываю рот, думаю: «что ответить?» Задумываюсь и говорю:

— Ты опять смотришь с Матео повторы Опры5?

Майя хмыкает:

— Нет.

— А когда ты стала такой умной?

— Это было в 2022 году, — говорит она с выражением, словно диктор в документалке, — и девочка открыла для себя интернет.

Я закатываю глаза:

— Мудрая ты, — шучу и встаю. — А теперь марш: собирай обувь, твой папа скоро за тобой придёт.

Майя уносится с носками и лаймово-зелёной ручкой, я возвращаюсь на кухню. Хочу доесть хлопья из коробки и одновременно погрузиться в мысли. Быть среди людей — не значит не чувствовать пустоту внутри. Даже когда вокруг масса любви.

Но после эфира… мне стало ясно. Иллюзий больше нет.

Я снова беру телефон. Второй сброшенный звонок от неизвестного абонента. Усмехаюсь и отодвигаю коробку.

— Вторник — школьная газета после уроков? — спрашиваю и сажусь дальше. Хлопья сами падают в рот.

Она кивает:

— Папа сейчас работает над очередным арт-объектом, так что за мной заедет Матео. Мы собираемся по магазинам. Мне пора начинать работать над косплеем Индианы Джонса.

— Круто. А куда вы…

Продолжения не выходит — задняя дверь с грохотом распахивается и врезается в стену, а следом за ней влетают Майины ботинки, словно снаряды. На пороге, в проёме, замирает высокий силуэт.

Майя визжит, а я в панике запускаю коробку с хлопьями в непрошеного гостя. Он легко отбивает её ладонью.

— Ты в своём уме, Люси?! — орёт он, потирая запястье. — Я этой рукой пишу картины!

— Ты в своём уме, Люси?! — швыряю в него ещё одну коробку. — Это ты врываешься в мою кухню с криками, а я, значит, не имею права защищаться? Хорошо, что я не метнула в тебя фруктовую вазу.

Я прижимаю ладонь к груди — сердце колотится. Майя медленно оседает за стол, прижав лоб к столешнице, тяжело дышит.

— Ты выбил мою дверь. Это не «Закон и порядок»6, между прочим!

Отец моей дочери входит в кухню, не отводя от меня взгляда, и закрывает за собой дверь. Его лицо мрачнее тучи. Широкие плечи, тёплый взгляд, выцветшая зелёная футболка с надписью «ЖРИ МИДИИ БЕРТЫ» — из той самой забегаловки, от которой он без ума. Почти не изменился с тех пор, как нам было по шестнадцать, и мы были глупы до безумия. Всё те же брызги краски на предплечьях, пятно на воротнике. Видно, бросил работу прямо посреди сеанса и примчался сюда.

— Хочешь мне кое-что рассказать? — спрашивает он, поднимая брови.

Кудри у Грейсона и Майи одинаковые — буйные, упругие, непокорные. Ни один гель их не берёт. Когда Майя родилась, она выглядела как Маугли. С тех пор мало что изменилось. У Грейсона — тоже.

— Нет. Мне нечего тебе рассказывать, — выдыхаю я, стараясь успокоить сердцебиение.

Он продолжает буравить меня взглядом. Я в ответ приподнимаю брови:

— А у тебя? Хочешь что-нибудь сказать? Например, «Извини за дверь»?

Он медленно качает головой:

— Нет, не думаю, что буду извиняться.

— Что, пришёл довести меня до инфаркта с утра пораньше?

Он молчит. Я не понимаю, зачем всё это. Но Грейсон всегда тяготел к драме. Художник, что с него взять. Матео говорит, это попытки исцелить своего внутреннего ребёнка. Что бы там ни было, у меня сейчас нет ни времени, ни терпения. Он, конечно, живёт в доме по соседству вот уже почти десять лет, но до сих пор ведёт себя так, будто этот тоже принадлежит ему.

— Ты Майю забирать пришёл? — я киваю на её вялое тельце, распластанное на стуле. — Она как раз собиралась надевать обувь. Кстати, можешь сам её поднять, раз уж ты у нас её так распустил.

Грейсон даже не шевелится. Я не понимаю, зачем он здесь, почему пришёл раньше времени и почему смотрит на меня так, будто явился с того света.

— Что, опять за кетчупом? — осторожно спрашиваю. — Я же говорила, забери весь, не мучайся.

— Не нужен мне твой кетчуп, — качает он головой, не сводя с меня глаз. — Мне нужны ответы.

— Насчёт чего?

— Насчёт тебя.

— Меня? — я показываю на себя.

Он кивает.

— И что именно тебя интересует?

Он проводит ладонью по лицу, качает головой — ровно так он смотрит на чистый холст, не зная, с чего начать. Замешательство. Раздражение. Я вывожу его на новый уровень ступора.

С тяжёлым вздохом он отодвигает стул и садится рядом. Его ладонь ложится поверх моей — на ручке кружки. Я пытаюсь выдернуть руку, но он держит крепко.

— Ты же знаешь, что можешь поговорить со мной, правда?

Я выдёргиваю руку, прижимаю кружку к груди:

— Грей, я разговариваю с тобой каждый день своей жизни. Ты меня пугаешь.

Живот сжимается от тревоги. Последний раз он врывался вот так, когда Матео порезал руку садовыми ножницами. Я бросаю взгляд в окно — калитка между нашими дворами распахнута, скрипит на ржавых петлях.

— С Тео всё в порядке?

— С Матео всё нормально. Хотя он тоже на тебя сердится.

— Почему он на меня сердится?

— Ох, чёрт, — шепчет Майя.

Она всё ещё сидит с лбом на столе, вцепившись ладонями в край.

— Следи за языком, — автоматически бормочем мы с Грейсоном в унисон.

Майя медленно поднимает голову. Лицо у неё напряжённое. Если бы я не была в шоке, возможно, даже рассмеялась бы. В кухне царит хаос — один ботинок закатился под плиту, хлопья рассыпаны по полу, как пережаренное, унылое конфетти, а Грейсон смотрит на меня, будто я украла его печенье и растоптала все его мечты.

Майя ловит его взгляд и не отводит глаз.

— Пап, это вообще не важно.

— Я с тобой потом поговорю, маленький Макиавелли7, — бурчит он, сжав челюсть. — Не могу поверить, что ты сделала это без меня.

— Ох, чёрт, — шепчу я.

Потому что есть только одна причина, по которой Грейсон может быть так зол. Он ненавидит, когда его не включают. А если он узнал, что Майя самостоятельно вмешалась в моё эмоциональное состояние — то чего, чего он безуспешно добивается уже много лет, — это значит только одно…

Он знает. Не знаю как, но он знает.

Он знает о радиоэфире.

— Угу, — кивает он, пока осознание медленно проникает в мой мозг. — Доходит, наконец-то.

Он опускает руки мне на плечи и