Правило Диксон - Эль Кеннеди

Она тяжело сглатывает.

– В чем дело?

– Твой бывший парень бил тебя?

В машине повисает абсолютная тишина. Диана бледнеет – совершенно ошеломленная. Она может даже ничего не говорить, ответ очевиден.

– Почему ты спрашиваешь?

– Не надо, – рявкаю я. – Я же просил ответить «да» или «нет». Перси бил тебя?

После долгой напряженной паузы она кивает.

– Да.

Меня затапливает ярость.

Я двумя руками сжимаю руль – так, что белеют костяшки пальцев. О том, чтобы завести машину, и речи быть не может. Я попросту не рискну выехать с парковки. Если выеду, то я выслежу Перси, даже не зная его сраную фамилию, и перееду его – несколько раз, чтобы он превратился в кровавое месиво под моими шинами. И плевать, если меня сочтут психопатом. Он поднял руку на Диану, и при мысли об этом глаза мне застилает багровое марево. Прямо сейчас я вполне способен на убийство.

– Как ты… – она запинается.

– Папка на твоем телефоне, – резко бросаю я. – Тебе стоит скрыть ее от посторонних глаз.

– Я не ожидала, что кто-то будет копаться в моем телефоне, – сухо произносит она.

– Я специально и не копался. Случайно нажал. И что теперь? Мне притворяться, что я не видел фотографии твоего избитого лица?

– Это… это просто фингал.

– Просто!.. – я сам себя обрываю и делаю пару глубоких вздохов, чтобы успокоиться. Снова сжимаю руль и только потом медленно опускаю руки. – Дай мне посмотреть еще раз.

– Зачем?

– Потому что по сообщениям я пробежался только вскользь. И думаю, будет проще, если я сам прочитаю, а не ты мне расскажешь. Я сейчас чертовски нестабилен, и…

– Нет, я понимаю, – перебивает она. Трясущимися руками она отдает мне телефон.

Я читаю переписку (Диана сохранила ее полностью), и сердце так бьется в груди, что вот-вот выскочит. Как я понимаю, все произошло, когда она возвращалась с работы. Перси явился в закусочную, дождался конца смены. Пошел провожать ее домой.

И этот мудак ударил ее.

Поднял свою грязную, паршивую руку и…

Я с присвистом выдыхаю. Надо успокоиться.

В сообщениях Перси настаивает, что это был рефлекс. Инстинкт. Но я видел фото ее лица. Видел фингал своими глазами. Ничего инстинктивного там не было. Просто больной ублюдок причинил боль беззащитной женщине.

Диана задокументировала каждое сообщение, где он признавался, что напал на нее. Вот только он во всем обвиняет ее, говорит, что она его толкнула.

– Ты его касалась? – мрачно спрашиваю я.

Ее лицо искажает страдание.

– Я ничего не делала. Он схватил меня за руку, а я попыталась его оттолкнуть.

– Покажи, – требую я. Дело не в том, что я ей не верю, а в том, что мне нужно четко представлять, как все было. Чтобы я знал, что сказать копам, когда убью этого гада. – Вот так он тебя схватил?

Я перегибаюсь через центральную консоль и хватаю ее за предплечье. Аккуратно, но крепко.

– Он вот так тебя схватил?

Она слабо кивает.

– А что сделала ты?

Свободной рукой Диана пихает меня в плечо.

– А потом он ударил тебя по лицу. – Во мне снова поднимается гнев. – Вот так он отреагировал на то, что ты его в плечо пихнула?

– Да.

На мгновение снова повисает тишина, а потом выдержка мне изменяет:

– Так какого хрена ты не вызвала копов?

Она вздрагивает.

Я моментально спохватываюсь и пытаюсь взять себя в руки.

– Прости. Нет, Диксон, серьезно. Прости меня. Я не на тебя злюсь. На него. Я… – Сердце колотится так, что набатом отдается у меня в ушах. – Я не понимаю, почему ты об этом не сообщила. Почему солгала и сказала, что тебя ударили в лагере чирлидинга?

Она мне вешала лапшу на уши, мол, ей врезали локтем. Господи Иисусе.

– Потому что это унизительно!

Голос у нее обрывается – и мое сердце тоже. Никогда не видел Диану такой опустошенной. Она сидит рядом со мной в машине, и в ней нет ни капли уверенности, которую я так обожаю. По щекам ее текут слезы.

– Я не такая, ясно?

– Это еще что значит?

– Это значит, что я могу о себе позаботиться. – Голос у нее отчаянно дрожит. – Ты же слышал папины рассказы. Я вечно всем надирала задницы. Я не из тех женщин, которых бьют мужики, понятно тебе? Я не сообщила в полицию, потому что не могу стать такой женщиной!

– Малышка. – Я расстегиваю ремень безопасности сначала себе, потом ей. – Иди сюда.

– Нет. – Она пытается отодвинуться.

– Иди сюда, – повторяю я и тянусь к ней.

На этот раз она не сопротивляется. Забирается ко мне на руки и утыкается мне в шею. Мы сидим на парковке возле общежития, и я обнимаю ее так крепко, как только могу. И едва сдерживаю ярость, бурлящую в крови.

Диана выпрямляется, и при виде ее залитого слезами лица у меня разбивается сердце.

– Я сильная, – бормочет она. – Неукротимая. И вот какой-то сраный говнюк врезал мне прямо на тротуаре. Я не могу пойти в полицию.

– Можешь. И должна, – твердо говорю я.

Губы у нее все еще дрожат, и она отчаянно их кусает.

– Тебе придется, Диксон. Нельзя спускать ему такое с рук, и я считаю, что в глубине души ты хочешь на него донести.

У нее снова наворачиваются слезы на глаза.

– Хочешь-хочешь, – повторяю я. – Вот почему ты сохранила все в той папке на телефоне. Ты задокументировала все, что он сделал, и сохранила доказательства, потому что знала, что, возможно, тебе придется пустить их в ход. Даже не так. Не «возможно» – ты знала, что должна пустить их в ход.

Диана снова начинает плакать, вздрагивая в моих объятиях.

– Я не могу пойти в полицию. Папа узнает, и…

– Верно. Он узнает. И когда узнает, вероятно, захочет совершить убийство – как и я. Но он любит тебя. И он, как и я, будет уверен, что ты не сделала ничего плохого.

Она кусает губы.

– Я его спровоцировала.

– Ты его не провоцировала. Ты порвала с ним и велела оставить тебя в покое. А он явился к тебе на работу, а потом напал на тебя. Вот что надо сказать копам. Поверь мне, никто не будет винить в случившемся жертву и никто не решит, будто ты дала ему повод так поступать.

– Так скажет его адвокат, если дело дойдет до суда. О господи! – В глазах ее – чистая паника. – Я не смогу пойти в суд, Шейн. Я, черт возьми, не буду давать показания.

– Сомневаюсь, что до этого дойдет, – заверяю я. – Гарантирую, он признает вину. –