Правило Диксон - Эль Кеннеди

ты действительно этого хочешь, я ей позвоню, – он тяжело вздыхает. – Но ты должна кое-что понять. Ты способна справиться с чем угодно, что бы ни подкинула тебе жизнь. Ты всегда будешь самым сильным человеком из всех, кого я знаю. Черт, ты намного сильнее меня.

– Это неправда.

– Сама посуди: я развелся с твоей матерью. А вот ты по-прежнему с ней общаешься.

Я грустно смеюсь.

– Она не так плоха.

– Верно, – кивает он. – Но я знаю, что с ней ты вынуждена держать оборону, выстраивать фасад, потому что она вытаскивает наружу все твои комплексы. И в итоге ты привыкаешь жить с этим фасадом. Ты держишь лицо со мной и с братом, делаешь вид, что ничто тебя не волнует. Но тебя непременно что-то будет беспокоить, и в жизни будет случаться плохое. Плохое, к сожалению, случается постоянно. И меня убивает мысль о том, что я не могу этому помешать. В тебе вся моя жизнь. В тебе и в Томми.

Грудь теснит от переизбытка чувств.

– И вот в чем дело, – продолжает папа. – Хотя ты сильная и можешь о себе позаботиться, а я искренне верю, что это так, ты должна научиться понимать, когда стоит попросить о помощи. Это – тоже сила, – он мрачнеет. – И когда случается нечто подобное, тогда, Диана, ты просишь о помощи, черт побери!

Я до боли кусаю губы.

– Ладно.

Мы садимся на диван, и папа начинает рассказывать, что, скорее всего, ждет Перси. В сущности, пока моя роль в этом деле сыграна. Теперь дело за детективами, ведущими расследование, а потом – за судом, если окружной прокурор решит дать ход делу.

После ухода папы я принимаю душ и некоторое время прокручиваю в голове сегодняшний адский денек. А все так многообещающе начиналось. Играли с Шейном и Блейк в гольф, веселились. И каким-то образом в итоге я оказалась в безликой комнате для допросов, где пришлось рассказать совершенно незнакомым людям о своем унижении.

Я потираю лицо, подставляя лоб струям воды. Черт. Надо как-то по-другому смотреть на эту ситуацию, но пока очень трудно отделаться от постоянного стыда.

Надо просто напоминать себе, что все случившееся не делает меня ни слабой, ни жалкой. Сама я, глядя на жертв домашнего насилия, ни за что бы не подумала: «Фу, какие они жалкие». Я бы поддерживала их до самой смерти. Так почему же я не могу отнестись так к самой себе?

Хотя подобные мысли мне не в новинку, в этот раз они явно надолго. Никто не заслуживает, чтобы его били. Ни одна женщина, ни один ребенок. Близкий человек, партнер, не имеет права так с тобой поступать, и неважно, расстались вы или нет. Это неправильно.

Перси поступил неправильно.

Я вылезаю из душа, вытираюсь насухо и иду кормить Скипа. Он мрачно посматривает на меня, а я так же мрачно пялюсь в ответ. Когда он набивает живот диетическим кормом, я звоню Джиджи, и следующий час мы обсуждаем случившееся. Она расстроена, что я не рассказала ей о Перси, но еще больше ее расстраивает моя болтовня о том, как стыдно мне было, какой униженной я себя чувствовала. Впрочем, она солидарна с папой и Шейном и уверяет меня, что я ни черта никого не провоцировала.

Повесив трубку, я вижу сообщение от папы.

Папа: Просветил твою маму. Сказал, что ты свяжешься с ней, когда будешь готова поговорить. Она не против.

От мамы – ни звонка, ни сообщения, и вот это ранит не на шутку. Она знает, что случилось с Перси, и даже не попыталась со мной связаться? Да, я сказала, что позвоню, когда буду готова, но она могла бы хоть отметиться. Достаточно было бы сообщения в одну строчку, мол, послушай, знаю, ты не готова говорить, но я всегда рядом, и я подожду.

Это, конечно, не в мамином духе. Эмоции ей чужды. Да и вообще ей, наверное, крайне некомфортно было слушать обо всем, что случилось.

Зато пришло сообщение от Шейна – спрашивает, все ли нормально. Я в ответ набираю всего одно слово.

Я: Приходи.

Буквально через минуту он уже стоит у меня на пороге. Он тоже принял душ и переоделся, так что на нем футболка и спортивные брюки, ноги босые.

Темные глаза внимательно скользят по моему лицу.

– Тяжелый день, да?

– Мягко сказано.

– Да, знаю. – Он усаживает меня на диван и крепко обнимает. – Посмотрим что-нибудь?

– Конечно.

Шейн листает список фильмов на киноканале и мрачно замечает:

– Поверить не могу, что говорю это, но я скучаю по «Интрижке или судьбе».

– Я тоже, – сокрушенно киваю я.

– Нам правда придется ждать мая?

– Мая? Ты с Луны упал, что ли? Новый сезон начнется в следующем июле.

– В июле? Даже не в июне?

– Трагедия, и не говори. Фанаты требуют перехода на два сезона в год. Некоторые реалити-шоу выпускают один летом и один зимой, но «Ти-Эр-Эн» не уступает. Может, бюджета не хватает.

– Какого бюджета? Ничего экстравагантного там нет.

– Особняк довольно экстравагантный. А аренда яхты, где впервые трахнулись Зоуи и Коннор, наверное, стоила целое состояние.

– Вероятно. – Он рассеянно скользит пальцами по моему плечу, перебирая фильмы в кинотеке. – Фу, тут ничего хорошего нет.

Я забираю у него пульт и выключаю телевизор.

– Пойдем в постель.

– Еще только девять. Устала?

– Я не предлагала спать.

Губы его складываются в улыбку.

– А. Понял.

– Мне просто нужно… – Пожалуй, честность – лучший вариант. – Мне нужно немного тепла и ласки. Можно, сегодняшний раз будет для меня?

– Малышка, у нас каждый раз – для тебя. Даже когда я командую, все это – для тебя. Во всем этом я забочусь исключительно о тебе.

Вот черт. Когда он говорит такое, отрицать чувства к нему совершенно невозможно.

Шейну удается удивить меня еще раз. Он подхватывает меня на руки, и я, смеясь, обвиваю его талию ногами, а сама держусь за шею. Он несет меня в спальню с такой легкостью, будто я пушинка, и ужасно нежно опускает на кровать.

– Я не сломаюсь, – подкалываю его я. – Сам посуди, я получила кулаком в лицо и выжила.

– Слишком рано для таких шуток, – бормочет он. – Я все еще хочу его убить.

– Прости.

– У тебя было несколько месяцев, чтобы все это пережить, а я узнал только сегодня утром. Слишком свежая рана.

– Понимаю. Больше не буду об этом шутит. Обещаю.

– Спасибо.

Он склоняется надо мной, опираясь на локти, – такой крепкий, мускулистый. Он осыпает поцелуями мою шею, и меня охватывает дрожь.

– Шейн?

Он только хмыкает, давая