Половина пути - Юля Тихая

копией своей мамы, такая же громкая и прямолинейная. Никто из братьев не был так уж явно похож на отца, тихого интеллигентного медика, который любым разговорам предпочитал дрёму в кресле над одной и той же книгой. Но все вместе они столь очевидно были семьёй, что Ольша долго крутила в голове этот образ, пытаясь найти ему объяснения.

Это был хороший дом. Тёплый, светлый, полный какой-то трудноуловимой силы. С Ольшей здесь как будто происходило что-то: она впервые за годы взялась за крючок, чтобы сделать для маленькой дочки Налиды вязаную игрушку, заштопала все брентовы рубашки, купила в магазинчике на площади порошок и осветлила волосы на ногах, долго вертела в руках потяжелевший как будто военный жетон. А ещё плакала, плакала, плакала, некрасиво, навзрыд, давя рыдания в полотенце, захлёбываясь и задыхаясь, ловя приступы паники и рыдая от этого только сильнее.

К счастью, Таль не слышал этого безобразия с первого этажа, а больше днём в доме никого не бывало. К вечеру же Ольша успевала привести себя в порядок и даже помочь Бренту с бессмысленным отчётом о том, как прекрасна и неприступна Стена по осени. Брент несколько дней уходил очень рано, а возвращался поздно, с приклеенной к лицу уставшей улыбкой и весь каменный, а Ольша разминала и гладила его плечи.

Потом они любили друг друга. Медленно и долго, сплетаясь и проникая куда-то глубоко-глубоко, но не в пошлом смысле, в каком-то другом. Брент был большой и ласковый, Брент искал поддержки и заботы. А маленький мир, который в дороге состоял только из них двоих и унылых пейзажей, разрастался, расширялся, наползал со всех сторон — людьми и воспоминаниями, приказами и слухами, собачьим лаем и грохотом конки, — и с треском ломал кокон из нежности и тепла, в котором так хорошо было прятаться.

Глава 16

За чаем Брент совсем расслабился: колдовство над сушёными травами, когда каждую нужно было понюхать, растереть между пальцами, отмерить ложкой, а затем понюхать ещё раз, всегда его успокаивало. Если говорить честно, Ольша не могла бы отличить «хороший» чай от «плохого», как не всегда понимала, что за «смысл» Брент хотел вложить в очередную смесь. Но смотреть на него было приятно, и слушать негромкие пояснения тоже.

— Понюхай, летом пахнет.

Пахло травой, но Ольша разулыбалась и кивнула: летом.

Сегодня она — Аннебика утром поворчала, но дала разрешение, — взялась за тесто и навертела пышных трескучих рогаликов, творожных и проложенных яблоком с изюмом и корицей. Тан-жаве такого не жаловали, у них и творог-то был не в ходу, только мягкие рассольные сыры. А Брент наворачивал с аппетитом, и Ольша смотрела на это с умилением.

Наверное, было бы хорошо быть совсем-совсем его. Стихии с ней, с глупой девичьей мечтой о красивой свадьбе, но просыпаться вместе, готовить ему завтрак, встречать с работы… так, в уютных зарисовках, Ольша когда-то представляла себе будущее. И с Брентом это могло бы быть хорошее будущее, даже если вокруг будут тяжёлая работа и разрушенный войной город.

Увы, но на деле за рамками этих картинок было столько всего другого, что сами картинки почти терялись на фоне. Нужно ведь понять, как жить теперь, кем быть и как свести концы с концами. Нужно ставить цели и стремиться к ним, нужно стараться и торопиться. Время бежит…

Но пока ещё можно было спрятаться от мира и проблем, задержаться на обочине жизни, позволить времени течь мимо и не думать ни о каком «завтра». Пока у Ольши было одно только «сегодня», и им она планировала насладиться сполна.

Какая разница, прилично ли расстёгивать пуговки рубашки прямо за столом, если никто не придумал будущего, и, значит, у поступков не бывает никаких последствий, кроме самых ближайших? Зачем заботиться о репутации, если она будет — где-то там, в невозможном и недостижимом? Ничто не имеет значения, кроме того, что это всего-то третья пуговица, и в разрез только-только показалась ложбинка груди, а взгляд Брента уже приклеен к движениям её пальцев.

Ещё одна пуговка… и ещё одна…

Эй, ты куда пошёл-то?!

Брента не было всего-то пару минут, но за это время Ольша обиженно застегнула рубашку обратно. Вернулся он с закатанными рукавами, чуть влажный от воды. Отмывался, должно быть, от рогаликов.

Со стула Брент незамысловато поднял Ольшу за подмышки, — она только и успела, что пискнуть. Поставил на пол аккуратно, придержал за плечи, чтобы не навернулась. И велел:

— Расстегни.

Она прикусила губу. Смотреть на него снизу вверх, вот так, под встречным тёмным взглядом, было волнующе и жарко. Взялась пальцами за пуговки, облизнулась…

Как в точности они оказались наверху, Ольша не поняла: вместо маршрута помнилось только жаркое сплетение тел, шумное дыхание, сильные руки на талии, звон в голове и вспыхивающая от каждого прикосновения кожа. Следующий кадр в памяти — она падает на постель, почему-то поперёк кровати, а над ней скошенный потолок и трепещут крыльями скрученные из проволоки бабочки.

Брент покрывал поцелуями её бедро, и от этого по коже бегали крошечные иголочки-искорки. Тело тяжёлое, ленивое, оно плохо слушалось воли и хотело только плавать в ласках, как в пузырящейся горячей воде, — и вместе с тем оно напряжённое, как пружина, чувствительное почти до боли, жадно ловящее каждое движение.

— Хочешь на боку, или…

Зачем все эти придумки? Можно ведь проще, удобнее, можно вжаться друг в друга так, чтобы между телами совсем не оставалось воздуха. Ольша приподнялась на локтях, поманила его к себе пальцем.

Ласковое касание носами. Пьяный взгляд глаза в глаза. Ольша провела языком по его губам, наткнулась на его язык, со всхлипом зарылась пальцами в кудряшки на его затылке. Ткань брентовой рубашки остро проехалась по соскам, и Ольша выгнулась навстречу, закатила глаза…

Пружинящее падение в одеяла. Волосы на лице. Мир раскачивался, или, может быть, раскачивалась кровать от того, как торопливо Брент раздевался. Он сражался с подштанниками, а Ольша дразняще провела ногтями по боку.

Лениво выпуталась из своей одежды. Нога об ногу содрала носки, — один шлёпнулся на пол. Протянула руки ему навстречу: чего ты мнёшься-то, дурак, не видишь, мне холодно без тебя?

Его тело лучше любого одеяла, жаркое, тяжёлое, твёрдое и такое правильное. По телу разбежались мурашки предвкушения, Ольша закатила глаза и подставила поцелуям шею, обхватила ногами его талию и застонала-выдохнула Бренту в рот, когда он скользнул внутрь.

— Ольша?

— Мне хорошо…

Кажется, он шептал в ухо что-то ласковое, обещал быть