Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

Я наклоняюсь ближе, чтобы быть рядом. Она замечает и хмурится. Афина не любит телесный контакт; она не та, кого утешаешь прикосновением. Поэтому удивляюсь, когда она обхватывает мой запястье и тянет меня к себе, показывая, чтобы я сел рядом.

Я обнимаю её плечи рукой. Она напряжена, явно не привыкшая к такому.

— Она просто подбадривала меня: «иди и бери то, что хочешь, никто не сможет отвергнуть такую, как ты». — Она улыбается, и в тот же миг с её щеки катится слеза.

Я стираю её лёгким прикосновением подушечки пальца.

— Ты же не пошла к ней? — спрашиваю я.

Она качает головой.

— Не набралась храбрости. И, учитывая, как нас здесь видят, она тоже ко мне не подходила. Иногда я всё ещё вижу её и…

— Ты её не забыла.

Она кивает. Ещё одна слеза; теперь она сама сухо отмахивается от неё.

— Для меня то, что сделала Афродита, значило очень много. Жаль, что я не решилась последовать её совету.

— Ты всё ещё можешь это сделать, — говорю через мгновение. — Подойди к Блу и представься.

Афина горько смеётся.

Я беру её лицо в ладони, чтобы заставить посмотреть мне в глаза.

— Афина, ты большая стерва и в прошлом доставляла проблемы, но у тебя столько всего, что ты можешь дать. Я это знаю. Поэтому отныне я буду каждый день спрашивать тебя: «Ты подошла к Блу?» Клянусь. Каждое утро, когда встретимся в кафетерии на завтрак, я спрошу. Прекращу, когда услышу «да».

Она хихикает, и новые слёзы катятся по её лицу.

— Я всегда думала, что я та сестра, без которой вы все могли бы обойтись с радостью.

Я морщу лоб, удивлённый такими мыслями в её голове.

— Я мог бы обойтись без вида Гермеса нагишом, без советов Аполлона по уходу за длинными волосами, которые он никогда не станет применять… Но без тебя — нет, Афина. Ты моя сестра.

Мы смотрим друг другу в глаза впервые за много лет с опущенными щитами и искренностью. Она собирается улыбнуться, вижу, как уголки губ поднимаются, но затем отступает. Грусть наваливается на неё снова, сильнее прежней.

— Прости, — произносит она.

— За что? —

— За то, что сказала маме и папе, что ты жульничал на состязании по боксу с Хейвен. — При этих словах я стискиваю зубы. Кронос швырнул моё лицо о столешницу дважды. И Рея чуть не задушила меня.

— Я никогда не объяснялась, потому что тогда я была злой на Хейвен, почти ревновала её. Но сейчас чувствую, что должна.

— Какое объяснение? Я не понимаю. — Я отстраняюсь, давая ей место, чтобы она вытерла лицо. Беру пачку носовых платков с её тумбочки и подаю.

— Это не я донесла, — она крутит платок между пальцев. Делает гримасу. — То есть, да и нет. Папа позвонил мне после того состязания — тогда это не показалось странным, он иногда так делает. Но странно было то, что он спросил меня, не случилось ли чего, что ему нужно знать. Словно он уже знал о твоём участии и о жульничестве. Тогда я ему рассказала — потому что, если бы я промолчала, а он уже был в курсе, он бы обрушил всё на меня.

Я знаю эти игры нашего отца. Он любит задавать вопросы, ответы на которые уже знает, просто чтобы проверить честность. Тогда я очень сильно обиделся на Афину и не понимал, как она могла сделать такое. «Я твой брат — зачем рассказывать отцу, который меня накажет?» — думал я.

Теперь у меня к ней лишь мягкость.

— Ты поступила правильно, — шепчу. — Лучше он бы избил меня, чем тебя.

Её голова резко поворачивается ко мне; удивление оставляет губы приоткрытыми.

— Ты не можешь так говорить всерьёз…

Я обрываю её самым мягким тоном, что могу.

— Говорю всерьёз. И это в прошлом. Всё в порядке.

Афина делает то, чего никогда прежде не делала за все годы, что мы знаем друг друга: бросается мне на шею и прижимается. Этого никогда не было, и часть меня вспыхивает от злости. Злости, потому что её объятия пахнут домом и любовью — как объятия Афродиты. Злости, что мне так долго это не давали. И надежды, потому что я хочу, чтобы она отпускалась чаще и делала это снова.

Она отстраняется первой, смущённая.

— Хочу пойти в оранжерею. Как насчёт того, чтобы пойти всем вместе? Мы давно не смотрели новые цветы Афродиты.

Я киваю. И в момент, когда мы встаём и направляемся к двери, в моей голове рождается внезапная идея. Идея, от которой я улыбаюсь как придурок и которой радуюсь, потому что чувствую себя гением.

Дверь в нашу с Аполлоном и Гермесом комнату распахнута. Афина заходит первой, громко окликая братьев. Я выглядываю следом и вижу: Герм с Хейвен устроились на диване, разговаривают, деля пакет чипсов. На полу, будто на пляже, растянулись Посейдон и Лиам — раскладывают карты. Зевс с Герой у небольшого кухонного уголка, у каждого по кружке кофе. Кажется, единственные двое взрослых во всей компании.

— Мы с Хайдесом хотели заглянуть в оранжерею, — говорит Афина. — Ночь ясная: помимо цветов, будет море звёзд.

На лицо Гермеса ложится тень. Тогда ладонь Хейвен находит его руку и мягко сжимает; он встречает её взгляд и вымученно улыбается.

Пока Афина рассказывает остальным о клубе Афродиты, я ловлю себя на том, что просто смотрю на Хейвен. Волосы растрёпаны, отсутствие макияжа придаёт ей почти детскую мягкость. На ней потёртый свитер и такие же видавшие виды спортивные штаны — и всё равно в этой комнате только она удерживает на себе весь мой взгляд. Мы не оставались наедине с тех пор, как не стало Афродиты: то Гермес целиком опирается на неё, то экзамены накрывают. Сегодняшняя ночь — шанс, которого я ждал, и я не позволю ему уйти.

От мыслей меня отвлекает дружеский шлепок по спине от Посейдона:

— Идём, Хайдес?

Перевожу взгляд на братьев, кузенов и Лиама: все уже поднялись и готовы в путь. Хейвен неожиданно спрашивает:

— А где Арес?

Зевс ставит пустую кружку и подходит ближе, привычно поправляя свой длинный плащ:

— У вас в комнате. Не думаю, что пойдёт.

— Почему? Вы вообще его позвали? — не отступает она.

На языке проступает горечь ревности. Приходится напоминать себе: Хейвен просто добра, и мне не о чем тревожиться.

— Позвали, но он пока не хочет показываться, — вмешивается Гера. — Боится, что вы его ненавидите.