Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым. Том 2 - Александр Дмитриевич Григорьев

А во том-ли во погребу складёна збруя богатырская,

Ишша ес<т>ь у мня латоцьки кольцюжныя,

Уш как ес<т>ь у мня копейцо да брузоменьскоё,

195. Уш как ес<т>ь у мня сабелька-та вострая,

Уш как ес<т>ь у миня тяги ну железныя.

Ты приедёш-ли, Михайлушко сын Даниловиц,

Закрыци-зазыци да коницку доброму —

А прибежит нонь конь да лошадь добрая!»

200. А-й да поехал Михайлушко свет Даниловиц,

А приехал Михайлушко во чисто полё;

А-й он увидёл он камешок, сер горюць камень,

А во этой во правой ну ручушки.

Приежжал он Михайло да к этому камешку,

205. Уш как пнул веть камешок правой ногой:

Отлетел нонь-ле камешок как шепиноцка.

А-й отворял он заслоноцьку чигунную,

А-й скакал тут Михайло да во глубок погреп;

Надевал на сибя латоцьки кольцюжныя. —

210. Уш как латоцьки маленько да о(у)сковатыя;

А хватил он веть палоцьку буёвую, —

Ишша палоцька малёнько да лекковатая;

А хватил он сабельку веть вострую, —

Ишша сабелька востра да лёкковатая;

215. Закрыцял-зазыцял да коницку доброму.

А-й бежыт нунь-ли конь, да мать земля дрожит.

Прибежал нунь-ли конь да лошадь добрая;

А садилса Михайлушко сын Даниловиц,

А поехал Михайло во чисто полё.

220. Да наехал Михайлушко во чистом поле

И наехал тры перекопи глубокия.

Уш и конь тут веть лошадь ну провешшилась:

«Уш ты ой еси, Михайлушко сын Данильевиц!

А не езди ты в самую толшую-матицю,

225. Уш ты бей-побивай полки посторонныя!»

Ишша он-ле коню не поваровал:

«Уш ты волцья сыпь (так) да травеной мешок!

А не хош послужыть новому хозяину!» —

«Уш ты гой еси, Михайло ты Даниловиц!

230. Не езди-ли ты ф толшую-матицю,

Уш ты бей-побивай полки посторонние!»

И тут-ли Михайло не поваровал,

И бил коня али по тусьни(м) бедрам

И заехал ну в толшу-матицю.

235. И перву-то перекопь конь перескочил,

А фторую-ту перекопь конь перескочил,

Уш третьей-то коницёк не перескочил,

Ишша тут-ле коницёк обрюшылса.

Улетел тут Михайло да со добра коня,

240. Упал тут на копьица на вострыя.

А опутали в опутинки шелковыя,

А замкнули в замоцки в немецкия

И повесили Михайлушка за сырой дуп.

И стал ну собака-злодей Курган-царь,

245. Ишша стал он просить да поединьшшицка.

А ве́снёт Михайлушко за сырой дуп:

И тут же Михайло да Богу змолилса:

«Уш ты Спас, ты ли Спас да Многомилослиф!

Присвята ты Мати Божья да Богородица!

250. Я стоял но[248]-ле за церкви нонь за Божия,

Я стоял за манастыря почесныя!..»

Вдвоё, втроё силушки ему ноньце прыбыло:

Ростенулса Михайлушко сын Даниловиц,

А розорвал опутинки он веть шолковыя,

255. Розомкнулись замоцьки да фсё, были, немецкия.

Иш как выскоцил Михайло на сыру землю, —

Уш как нецего Михайлушку ухватить стало.

Ухватил он тележечьку тотарскую

И нацял тележецкой помахивать:

260. А куда он махнёт — да и тут улоцька,

А назат отмахнёт — да переулками.

Приломал он тележецьку тотарскую

Фсё во ножово было во цереньицо.

Уш как нецего Михайлу ухватить стало,

265. Ухватил он тотарына-та за ноги:

А куда он веть махнёт — да тут и улица,

Он назат отмахнёт — да переулками;

И сам ну тотарину приговаривал:

«А тотарьская кость гнецце — не сломицце,

270. А тотарьская жила тянецсе — не порвицсе!..»

И вышол Михайлушко на чисто полё,

Зазыцял-закрычял да коницку доброму.

А прыбежал ну-ли конь да лошадь добрая,

А скоцил тут Михайлушко на добра коня.

275. А-й как серебряна кольцюжынка забрякала,

Уш как вострая сабелька затилькала, —

А нацел он по силушки поежживать,

Ишша нацел ну бить полки сторонныя...

И прибил-прирубил силушку равно ф три часа —

280. Не оставил единого на семена.

А поехал Михайло да во чисто полё,

А приехал к собаки да злодею Кургану,

А зашол ну к собаки во черной шатёр.

Говорыла собака-злодей Курган-царь:

285. «Уш вы ой еси, руськия богатыри!

Вы по многи ли пьите, по многи ли кушаите?»

Говорыл тут Михайлушко сын Данильевиц:

«Мы пьём, мы едим по круписцетому колацику!»

Говорыла собака да злодей Курган-царь:

290. «И що вы-то есь да за богатыри?

Как мы-ли ну сильния богатыри:

По семи-ли ну пецей хлеба печоного,

По сорокофки выпиваём зелена вина,

По волу-ли съедам быка варёного!..»

295. Говорыл-то Михайлушко сын Даниловиц:

«Как была у нас, у князя у Владимера,

Обжорцива собака, да она треснула».

И потом-ли собака-злодей Курган-царь

А хватила собака как цинжалой нож,

300. Ишша бросила Михайлушка Даниловица.

Тут-де Михайлушко ухватциф был,

А хватил веть ножицёк за церенок.

Тут-ле Михайлу да за беду стало,

За велику досаду показалосе;

305. Уш как выхватил Михайлушко востру саблю —

Отхватил у собаки буйную голову

И посадил-ли голову на востро копьё.

А повёс он пересмету да ф красён Киёф-град.

А едёт ну Михайлушко ф красён Киёф-град,

310. Уш как стретилса староё седатоё:

Старо старишшо клюкой да подорожною

Перерываёт трупья он фсё поганыя,

А ищот своё да он родно дитя.

И говорыл ему Михайлушко Данильевиц,

315. Соскоцил ну Михайлушко со добра коня

И пал ему, татеньки, во резвы ноги:

«Уш ты ой еси, татенька родимое!

Бох пособил мне-ка силушку око́нчати!»

И сели ну они на добра коня,

320. А свёз ф три манасты́ря его почесныя.

И поехал он Михайло ф красён Киёф-град

И перевёс пересметоцьку супротиф Владимера.

И заводилось пированьицо-почесьён пир

А про многих князьей да руських бояроф,

325. А про сильних могуциих богатырей.

А про тех полениц да приудалыих.

Ишша фсе на пиру они напивалисе,

Али фсе на чисном да наедалисе.

А Владимер-от по грынюшки похажывал,