Прядильщица Снов - Тория Кардело

Тьма сгустилась, обволокла, поглотила. И Аля позволила ей это. Позволила себе упасть еще глубже, туда, где, возможно, таились ответы на все вопросы и символы надежды. Или гибель.

Глава 21. Символы надежды

Аля открыла глаза.

Не в комнате с диваном и псише. Не во дворце с зеркальными потолками и бесконечными отражениями. Перед ней раскинулась обыденная русская деревня — покосившиеся избы с резными наличниками, пыльная дорога, колодец с журавлём. Подсолнухи в палисадниках, будто вырванные из детской книжки, выглядели слишком ярко, слишком правильно.

Но Аля никогда не жила в деревне.

Москва, Зимнеградск — серые подъезды, вечно спешащие родители, потрёпанные обои в цветочек. Откуда эти воспоминания? Чужие? Её собственные, но забытые?

Жители сновали по своим делам, словно заведённые куклы.

«Что-то не так».

Женщина развешивала бельё плавными, механичными движениями, будто её конечности крепились на невидимых шарнирах. Её пальцы — длинные, тонкие, шесть на каждой руке — цепко перебирали ткань, испещрённую кровавыми пятнами.

— Как красиво, — прошептала Аля, но ее голос прозвучал неестественно, чуждо. В нем не осталось даже уже привычной мелодичности идеального образа — только бесплотная, безэмоциональная пустота.

Мужчина у забора вбивал гвозди. Не молотком, нет — голым кулаком.

Удар. Треск кости. Удар. Хруст.

Он улыбнулся.

Дети вокруг бегали на четвереньках, как животные; их спины выгибались неестественно, словно под кожей скрывались дополнительные суставы. Их смех — не детский, а слишком высокий, пронзительный, почти истеричный — резал тишину невидимыми лезвиями.

— Играй с нами! — кричали они хором, но в их голосах не было веселья. Только глумливая радость — они явно уже знали, чем закончится эта игра.

Аля почувствовала, как воздух густеет, наполняясь сладковатым запахом гнили — как в подъезде бабушкиного дома, где когда-то нашли мертвого кота. Тяжёлым. Удушающим. Каждый вдох обжигал лёгкие испарениями от разлагающейся плоти.

— Это не может быть реальным… — прошептала она, но слова безмолвно повисли в пустоте.

Аля замерла — лепестки подсолнухов, будто выкрашенные кровью, повернулись к ней, а не к солнцу. Вместо чёрных сердцевин у них оказались не семечки, а крошечные глаза, которые моргали в такт её дыханию.

— Они ждут тебя, — прошептал знакомый бесплотный женский голос.

Она резко обернулась. Никого.

Но голос не исчез — он стелился по земле, обвивал ноги, проникал под кожу:

— Ты должна быть с нами.

Небо над деревней было неестественно красным, словно раскаленный металл. По нему плыли облака в форме испуганных лиц, застывших в вечном беззвучном крике.

— Мы все здесь, — не унимался голос, и Аля почувствовала, как страх сжал её грудь.

Земля под ногами пульсировала, словно она шагала по живой, дышащей плоти. Каждый шаг отзывался глухим стоном.

— Найди нас, — прошептало нечто, и Аля поняла, что это не просто деревня, а очередное место, где страх и боль становились реальностью. Очередной уровень кошмаров.

Паника волной нарастала внутри. Следовало найти кого-то нормального, кого-то, кто объяснил бы, что происходит.

У ближайшего дома она увидела пожилого мужчину. Он копался в огороде, собирал картошку — вроде бы обычный дедушка в выцветшей рубахе и соломенной шляпе. Казался нормальным. Человечным.

— Извините, — голос Али прозвучал неестественно громко в гнетущей тишине. — Можете сказать, что это за деревня?

Мужчина замер. Медленно, слишком медленно выпрямился. Повернулся.

Под соломенной шляпой оказалось обычное морщинистое лицо, обветренная кожа, седая щетина. Но вместо глаз зияли пустые глазницы. Не просто слепые, а именно пустые, впавшие, словно кто-то выскоблил глазные яблоки ложкой.

— Добро пожаловать домой, девочка, — в беззубом рту копошилось что-то белое, извивающееся. — Мы ждали тебя.

Крик застрял у Али в горле. Она бросилась прочь, не разбирая дороги. Лишь бы подальше от этого существа, от его ласкового, отеческого голоса и черных глаз.

Дома оживали — в окнах мелькали тени со слишком длинными руками, с перевёрнутыми наизнанку лицами. Колодец булькал чёрной жижей, пузыри лопались с мокрым чавканьем, выпуская облачка гнилостного газа.

— Этого не может быть, — прошептала Аля, но паника уже охватила её.

Собака, лежавшая у крыльца одного из домов, подняла голову, показывая человеческое лицо с пустыми глазницами, как у старика. Она улыбнулась человеческими зубами, слишком белыми и острыми.

— Играй с нами, — прошептала она, и Аля почувствовала, как страх охватывает её с головой.

Паника нарастала, превращаясь в настоящий ужас, перекрывавший дыхание.

«Почему я здесь? Чей это кошмар? Что эти видения пытаются сказать мне?»

Внезапно тишину разорвал рев авиационных двигателей.

Аля вскинула голову — над деревней, почти касаясь крыш, проносились военные самолёты. Старые, покорёженные временем, словно сошедшие с пожелтевших страниц учебников истории. Их грохот заполнил всё — он вдавливался в череп, заставляя зубы ныть.

Жители деревни взвыли, словно пробудившись от транса. Они метались, как тараканы под внезапно зажжённым светом. Одни бежали на четвереньках, и их спины неестественно выгибались, а суставы хрустели под кожей. Другие растворялись в воздухе, оставляя после себя чёрную сажу, которая оседала на землю мертвыми хлопьями.

Грохот.

Земля вздыбилась фонтанами грязи. Снаряды рвались рядом, обдавая жаром — Аля почувствовала, как осколки царапают щёку, оставляя тонкие кровавые дорожки. Звуки бомбёжки смешивались с нечеловеческими воплями, и она поняла:

Это не её кошмар.

Это чужая боль. Чужой страх. Память, которой у неё не должно быть, но которая въелась в коллективное бессознательное, как ржавчина в старую рану.

— Спасите! — закричала она, но никто ее не услышал.

Аля побежала, спотыкаясь о развороченные снарядами камни; лёгкие горели от едкого дыма и словно наполнялись раскалённым металлом. Воздух густел, насыщался гарью горящих домов и чем-то ещё, более ужасным, чем просто дым. Смрад горящей плоти, сладковатый и тошнотворный, въедался в ноздри, прилипал к нёбу и оседал на языке липкой плёнкой.

Крики позади становились тише, будто кто-то медленно закручивал кран. Или это её собственный разум вырезал самые страшные звуки, оставляя лишь глухой гул — последний рубеж защиты перед безумием.

Вырвавшись за околицу, она замерла, охваченная новым ужасом.

Поле.

Бескрайнее, расползшееся до самого горизонта, как кровточащая язва на теле земли. И всё оно было усеяно трупами, которые даже смерть не смогла сделать безликими.

Солдаты в выцветших от крови и грязи мундирах застыли в последних судорогах. Их лица, искажённые предсмертными гримасами, казалось, всё ещё кричали в немом отчаянии. Некоторые шевелились, будто сама смерть, издеваясь над ними, оставила клочки сознания барахтаться в изуродованных телах.

Аля сделала шаг — и земля под ногами зачавкала, как живая.

Это оказалась не земля.

Месиво из грязи, крови, осколков костей и