Наблюдатели - Евгения Владимировна Басова

Один глаз у старика слезится.

– И подружка твоя сгорела, – говорит он. – Которую гонял ты. Уж она донимает тебя, донимает – и ты не выдержишь, погонишь её к забору, да… Нету твоей подружки больше, понимаешь?

Полкан стоит на задних лапах, передними опершись на стол № 3. Доски стола обгорели совсем немного. Продавцов мало; те, кто продолжает выходить со своим товаром, вполне умещаются в сохранившихся рядах. По ряду гуляет слух, что кого-то в городе за недавний поджог арестовали, что землю, на которой стоит базар, продавать не будут, что вместо сгоревших рядов отстроят новый павильон. Сегодня ночью Полкану выть, и он рассказывает обо всём диспетчеру. И тот не напоминает ему о том, что предупреждал: не надо Мурке ночевать в домике сторожа, – а только говорит, что иногда наблюдатели гибнут в командировках и что сегодня вся их планета погрузится в траур по Эс-трам–1. Полкану придётся отбывать вахту самому.

– Держись старика, – советует диспетчер.

Наутро, только становится светло, бульдозер сгребает то, что осталось от домика сторожа. Полкан едва не лезет под нож бульдозера – водитель устал отгонять его. На снегу целые горы того, чему названия уже нет, и среди обгоревших досок и какого-то скарба, превратившегося в золу, Полкан видит кусок ошейника! Искусственный материал, сделанный в будущем, сгорел не весь. Полкан прыгает вперёд и хватает обрывок зубами. Нет, ни за что он не расстанется с ним.

И тут же он охает: это вещь из будущего! Что стало с ней, осталась ли после пожара та сила, которая позволяет путешествовать во времени? «Но есть ещё мой ошейник!» – вспоминает Полкан.

Морозный воздух, даже такой разрежённый, как на этой чужой планете, вкусно пахнет. В нём далеко разносятся звуки. Только отойдёшь от рычащего бульдозера – учуешь нежный серебряный перезвон. Это старушка снова принесла на базар шапочку, расшитую старинными монетами. Такие шапочки есть в музеях – хранилищах мёртвых вещей. В школе у Полкана были модели разных мест на отдалённых планетах, и он запомнил, как тяжело могут пахнуть мёртвые вещи в музеях. Если вещь пробыла в музее достаточно долго, она становится негодной для путешествий во времени. Ты, глядя на неё, можешь только представлять прошлые времена. Путешествовать в мыслях и, может, во сне. Но для старушки её свадебный наряд ещё жив. Полкан кидает обрывок Муркиного ошейника на снег у забора, мчится назад, выхватывает у старой женщины из рук её шапочку. Зубы скользят по металлу. За Полканом бегут, и бабушка причитает тонким голосом:

– Как же ты так! Собачка, как же ты так, у меня…

– Полкан, назад! Назад! Фу! – выкрикивает старик Гермогеныч.

«Вторую вещь надо! Вторую из прошлого!» – думает Полкан. Он выпускает из пасти шапочку, лапой подгребает к ней валявшийся на снегу кусок ошейника. Оборачивается, мельком видит, как старик на секунду приобнял старушку-торговку, что-то говорит ей, успокаивая.

«Это же половинка вещи из будущего! – думает с надеждой Полкан. – Одна только половинка маленького ошейника и шапочка, можно сказать, целый шлем из прошлого, вдруг они, если вместе, смогут сдвинуть время назад…» Но нет, Муркин ошейник сгорел и, видно, потерял силу! Старик приближается к Полкану, издали протягивает руки к серебряной шапочке.

– Полкан, отдай!

Из кармана у Гермогеныча торчит старая варежка! Полкан бежит к старику, в одно мгновение выхватывает варежку – и назад, кидает на шапочку варежку и валится сверху сам, стараясь коснуться ошейником сразу обеих старых вещей. Старик уже рядом, и приседает с трудом, и смотрит с укоризной, так что невыносимо глядеть на него, и Полкан отворачивается. Теперь перед глазами глухой забор. И вдруг Полкан понимает, что видит забор с обратной стороны. Здесь он не покрашен и зачем-то две доски прибиты крест-накрест.

Полкан оборачивается: да, вот они, гаражи! Мурка легко ударяет его лапой в нос, мяучит:

– Ты что застыл? Я говорю тебе: не вой больше в посёлке, там, где они спят!

И он не понимает смысла её слов. Какая разница, о чём она говорит! Он кидается к ней, сваливает с ног, вылизывает ей спинку, и лапы, и голову между ушами. Он то рычит, то скулит тонко-тонко, он сам себе не верит ещё, что Мурка – вот она. А Мурка отбивается:

– Пусти, что это на тебя нашло?

И спрашивает его сердито, понял он что-то или нет.

– Что – понял? – машинально говорит Полкан.

– Я же говорю, не вой, где люди! Я за тебя всегда боюсь!

Он быстро говорит:

– А ты не ходи ночевать в домик сторожа!

Она вопросительно глядит на него.

– Ты говорил уже… Но почему нельзя?

– Диспетчер всё видит лучше нас, он зря не станет советовать, – неопределённо отвечает Полкан.

Она тихо урчит:

– Сам бы он прилетел сюда в эти морозы… А дядь Миша – он добрый, он любит кошек, нет никакой опасности…

Полкан перебивает её, огрызается по-собачьи:

– Я скажу диспетчеру, что кое-кто не слушается его!

И спешит назад на базар. Позади слышится смешок:

– Жаловаться, что ли, станешь? На тебя не похоже!

И тут же она спохватывается:

– Стой! Надо поглядеть, ушли они или не ушли!

Он не сразу вспоминает, кто должен уйти. Вот и базарная площадь. Ему хочется поскорей увидеть, что всё на месте: и длинный ряд № 8, и кресло старика Гермогеныча, и домик сторожа.

Гермогеныч хватает его за ошейник.

– Попался, озорник! Жалуются у нас на тебя!

Полкан снизу вверх вопросительно глядит на старика. А тот делано грустно говорит:

– Видно, никуда не денешься, придётся забрать тебя к себе.

– На цепи такому место, только на цепи! – частит какая-то старушка.

И ещё одна, с серебряной шапочкой в руках, смотрит на Гермогеныча мягко, благодарно. Она не может отделаться от чувства, что с Гермогенычем связано для неё что-то хорошее. Где-то вроде он заступился за неё, где-то сказал доброе слово. Но когда, где – она вспомнить не может. «Память уже не та», – думает старушка.

Во дворе у Гермогеныча есть добротная, ни одной щели, конура. Прежняя её хозяйка умерла, и только запах чужой собаки, едва уловимый, чувствует Полкан. От его ошейника теперь тянется цепь, которая и до ворот не позволяет добежать. И в голове только одна мысль крутится весь вечер: как сможет он удрать обратно к Мурке? Базар – он рядом совсем, через дорогу, – а до него не дойдёшь!

Во тьме Полкан слышит в соседних дворах, и там и здесь, глухое ворчание, а где-то сторожевой пёс заходится лаем, и другие собаки, незнакомые Полкану, этот лай