Юрьевская прорубь - Юрий Петрович Вронский

Трясоголов без околичностей объявил, что, как ему известно, русские узнали о замысле магистра от покойного слуги его преосвященства.

Лицо епископа налилось кровью и сделалось такого же цвета, как нос. Он сказал, сдерживая ярость:

– Если вы пришли только затем, чтобы сообщить мне эту новость, могли и не трудиться. За покойного Томаса я ручаюсь, как за самого себя.

«Вестфальский окорок! – с ненавистью подумал Трясоголов, глядя на епископа, но ему сразу стало легче: – Значит, епископ ещё ничего не знает!» Вслух он сказал:

– Соблаговолите выслушать меня, ваше преосвященство. Может быть, вы узнаете что-нибудь небесполезное для себя. Позвольте задать вам один вопрос: представляется ли вам случайностью, что письмо, посланное русскими, написано по-немецки?

– Я вообще не уверен, что оно послано русскими! – ответил епископ с ядовитой усмешкой.

Трясоголов спокойно продолжал:

– Мне незачем лукавить, ваше преосвященство. Если вы не верите, что я пришёл к вам с чистым сердцем, и притом по серьёзному поводу, то не убедит ли вас в этом такая подробность: ведь вы никому, кроме вашего покойного слуги Томаса, не сообщали о тайном приезде к вам в конце августа орденского ландмаршала под видом простого монаха?

Епископ разинул рот и окаменел. «Как бы он не окочурился!» – со страхом подумал Трясоголов. Однако епископ не умер. Минуту спустя он зашевелился и дрожащей рукой наполнил свой кубок красным рейнским вином, значительная часть которого разлилась при этом по столу, точно лужа крови.

– Ваше преосвященство, – сказал Трясоголов, – вам ведь не хочется, я полагаю, чтобы магистр узнал, из-за чьей болт… прошу прощения, излишней доверительности со слугами сорвался его план?

– Но зачем же Томас связался с русскими? – прохрипел епископ, опорожнив кубок.

– Ваш покойный слуга был гуляка и сидел по уши в долгах. Он отрубил голову соборному сторожу только потому, что не в состоянии был с ним расплатиться. Когда-то и я ссужал его деньгами. Он, конечно, их не вернул, но я щадил его… из уважения к вашему преосвященству! Не сомневаюсь, что при случае он разделался бы со мной точно так же, как с соборным сторожем. Вот его векселя, они мне уже не пригодятся! – Трясоголов бросил на стол две или три пожелтевших бумажки. – Томас запросил с русских тысячу гульденов, но сошлись они на пятистах, с условием, что Томас своею рукой напишет это письмо. Они его связали с собой круговою порукой.

«Так вот почему письмо написано по-немецки!» – подумал епископ. У него мелькнула мысль, что неплохо бы выведать у Трясоголова, откуда он взял эти сведения. И епископ сказал:

– Вы знаете всё так подробно, словно у вас множество свидетелей, следивших за каждым шагом Томаса!

– Да, свидетели есть, – ответил Трясоголов.

– Кто ж это такие?

Трясоголов улыбнулся. Увидев на его лице улыбку, епископ смутился. Как это ему пришло в голову прибегнуть к столь грубой уловке, имея дело с таким хитрым и многоопытным негодяем?

– Вам не обязательно их знать, ваше преосвященство, – сказал Трясоголов, – но не беспокойтесь: мои свидетели будут немы так, как будто они мертвы, если, конечно, будут живы Фекингузены! Надеюсь, вы меня поняли?

– Да, – жалким голосом ответил епископ. Он почувствовал, что его судьба в руках Трясоголова. Отныне ему придётся беречь шкуру ненавистного купца, вместо того чтобы продырявить её при удобном случае.

– Вы ещё не допрашивали русских? – спросил Трясоголов.

– Нет, – ответил епископ.

– Прекрасно! – сказал Трясоголов. – Вас просто Бог бережёт! Вообразите, что они заговорили при заплечных мастерах!

– Да, да, – закивал епископ, – это было бы ужасно!.. Но что же теперь делать с русскими? Отпустить их?

– Ни в коем случае! – затряс головой Трясоголов. – Их необходимо казнить, и поскорей!

Епископ задумался.

– Что толку казнить, – вяло сказал он, – весь Русский конец всё равно не казнишь…

– Весь и не требуется, – быстро ответил Трясоголов. – Соглядатаи в ваших руках, это мне доподлинно известно. Они же, кстати, и самые ярые еретики!

– Казнить?.. Без суда? – неуверенно спросил епископ. – Это вызовет нежелательные толки…

– Зачем без суда? – возразил Трясоголов. – Назначьте суд на завтра же, на утро.

– Я вас не понимаю… Как же их судить? Как соглядатаев?.. Но ведь это-то как раз и надо скрыть!..

– Простите, ваше преосвященство, – мягко прервал его Трясоголов, – позвольте мне закончить. Их надо судить не как соглядатаев, а как еретиков, которые стремятся завлечь несчастных, невежественных эстонцев в сети православия и тем самым навсегда погубить их души. И упаси вас Бог упоминать на суде о походе магистра и о голубях, доставляющих сообщения! Хулите православную веру, принуждайте русских принять католичество – и всё будет в порядке. Они никогда не согласятся перейти в нашу веру. Я знаю их упрямство, особенно иерея Исидора. Он наговорит на суде такого, что ни у одного доброго католика не возникнет сомнений в справедливости смертного приговора. А чтобы казнь произвела желательное впечатление на туземцев, русских лучше всего утопить в проруби, где они собирались купаться.

– Вы пришли спасти меня! – с чувством сказал епископ, и на глаза его навернулись слёзы. – Как мне благодарить вас? Знаете, я помогу вам стать бургомистром!

Гость склонил голову, а потом сказал:

– Я был бы вам бесконечно признателен, если бы вы ещё помогли мне определить внука, и чем скорее, тем лучше, в хорошее учебное заведение в Германии: вы ведь знаете, как трудно здесь дать мальчику приличное воспитание!

– Вы просто читаете мои мысли! – воскликнул епископ. – Я тоже всегда говорю, что здесь невозможно воспитать из ребёнка настоящего немца! Для меня выполнить вашу просьбу – сущий пустяк! Есть ли где-нибудь школа лучше, чем в Трирском архиепископстве? А у меня в Трире полным-полно друзей! Прекрасная школа! Я ведь и сам в ней учился когда-то… Какие были времена!.. Да, да, конечно, я обещаю вам это!

Трясоголов встал и наклонил голову, выражая благодарность и вместе с тем давая понять, что он сказал всё и считает разговор оконченным.

Поднялся и епископ. Он проводил Трясоголова до двери, как лучшего друга. Трясоголов сказал на прощание:

– Ваше преосвященство, дети, которые есть среди схваченных русских, не должны избегнуть общей участи, ибо они знают о Томасе и обо всём прочем ничуть не меньше взрослых!

– Да, да! Благодарю вас! – взволнованно сказал епископ. – Святая католическая церковь никогда не забудет, от чего вы её избавили!

Глава двадцатая

Бунт Мартина

После ухода дедушки Мартин долго сидел в