Пожалуйста, не бегите по эскалатору - Ольга Александровна Замятина

Крэйзи удивлённо на неё взглянула:

– Я же не смогу.

Мама помотала головой:

– Сможешь. Поверь мне. Это надо обязательно. Аркашик, – она посмотрела на меня, – посиди с ней рядом.

Я встал. Почему я сам это не предложил? Ведь мама абсолютно права. Я, конечно, никогда не смогу так понимать других людей, потому что не чувствую, как они.

Через пять минут Крэйзи лежала на постели, одетая, только тапки скинула, я обнимал её крепко и совершенно не знал, что сказать.

– То, что случилось между нами, – заговорила вдруг она, – это было… интересно. Но, наверное, на этом всё.

Я не ожидал этого. По крайней мере, не в такой момент.

– Спи, – сказал я, – давай об этом потом, когда всё закончится. Успеем.

Она покачала головой:

– Потом не выйдет. Я… решила улететь с родителями в Америку. Уже написала им, чтоб брали три обратных билета. Прости.

Я лежал и всё размышлял, что ответить, что ей сказать. И как я сам не подумал о том, что она может захотеть уехать теперь, когда её ничего не держало. А потом услышал, как она тихонько засопела. Заснула… моя Крэйзи… Почему я так про неё подумал? Ведь сейчас она была уже совсем не моя!

Глава 30

Следующие дни точно не стоят того, чтобы их описывать. Я помогал маме с организацией: ездил во всевозможные конторы, что-то заказывал, перевозил бумажки с места на место, только взятки давать отказался. Я не умею нарушать правила. К тому же для этого у меня слишком серьёзный вид – коррупционеры бы побоялись со мной связываться.

Если нужно было присутствие Крэйзи, я вёз её на такси, крепко держа за руку. Какая разница, что мы больше не вместе, если ей нужна была простая человеческая поддержка?

На второй день поздно вечером прилетели её родители, успели за сутки до похорон. Говорят, что выцарапывали билеты с боем по тройной цене. Зачем говорить о деньгах, когда тут человек умер, я не понимал.

Мама Крэйзи произвела на меня впечатление отталкивающее: она всё время суетилась, пытаясь быть чем-то полезной окружающим, а в результате только мешала. Она умудрялась одновременно благодарить мою маму за помощь и сомневаться, смогла ли она выбрать правильную одежду для погребения. Она рвалась взять на себя все оставшиеся нерешённые дела и тут же жаловалась на то, как устала во время длинного авиаперелёта.

Отец Крэйзи был нормальный: молчаливый, прямолинейный. Войдя в дом, крепко обнял дочь, пожал мне руку и поцеловал руку моей маме. В разговоры не встревал, но, когда он был нужен, делал всё как надо. Докупил продукты для поминок, сходил к соседям за стульями.

На меня никто не смотрел диким взглядом. Лицо без эмоций, как я уже говорил, идеально вписывалось в ситуацию. Ни у кого не вызывало вопросов.

Разговоров я с Крэйзи больше не заводил. Её отъезд, как и всё на этом свете, не вызывал у меня эмоций. Сделать что-либо я не мог. Значит, нашей истории пришёл конец. Вот и всё. В груди последние дни что-то неприятно давило. Наверное, из-за того, что не удавалось выспаться.

В ту ночь мы наконец уехали с мамой домой. Крэйзи была теперь не одна, она поблагодарила нас и попрощалась до следующего дня. К похоронам всё было подготовлено.

– Аркашик, – мама посмотрела на меня в упор, когда мы сели в такси, – что у вас с ней?

Я пожал плечами:

– Ничего. Она уезжает. В Америку.

Мама ойкнула и закрыла рот рукой:

– Так и думала. Так и знала.

– Мам, – я посмотрел ей в глаза, – ну, так надо, значит.

Она кивнула:

– А ты… как ты?

Я много думал об этом, так сложно понять, как относишься к какому-то событию, если не чувствуешь ничего:

– Я не знаю, мам. Мне было с ней комфортно. И я был бы с ней дальше, если бы она осталась. Но она решила ехать. Ей там будет хорошо, наверное. С родителями… и с соседским Джоном… Это её родители сватают всё время… в Америке…

Мама заплакала, громко. Она всхлипывала, плечи её тряслись, думаю, тут была не только печаль из-за отъезда Крэйзи, но и нервы последних дней, усталость – всё вместе. Я знал, что иногда мама плакала без причины. Просто когда долго не удавалось отдохнуть.

– Мам, – я обнял её, – ничего такого не случилось.

Хотел сказать: «Всё будет хорошо», но не стал. Хоть это такая удобная фраза. Не надо вникать в ситуацию, можно даже не слушать собеседника. Произносишь её – и ты вроде как молодец, пожалел, посочувствовал, попробовал помочь.

Дома я заварил маме чай, включил телевизор и принёс любимую тёплую кофту, а потом пошёл к себе. Снова я был один на один со своей коллекцией. Черепашки… Я достал с полки свою самую первую, сделанную из гипса. Она была довольно крупная, говорят, такого же размера настоящий живой сухопутный черепашонок.

Вообще, эта скульптурка очень правдоподобная. Ножки с когтями, морщинистая кожа, гладкий панцирь. Я взял её за панцирь сверху и снизу. Так, я знал, держат живых черепашек. А они в это время лениво шевелят лапами и головой. Странные создания, почему я к ним отношусь по-особенному? Точнее, хоть как-то отношусь.

Я вспомнил, как увидел эту гипсовую фигурку в магазине. Хотел пройти мимо, но что-то меня потянуло к ней, я никак не мог понять что. Взял её в руки, провёл пальцем по спине, повертел, перевернул кверху пузом и пошёл на кассу. Иррациональный поступок. Для кого-то это нормально. А для меня нечто из ряда вон. И всё же я заплатил за неё пятьсот сорок рублей, отказался от пакета и так и вышел на улицу, сжимая покупку в руке.

Я не чувствую к ней любви, я ни к чему ничего не чувствую, но она… Я отношусь к ней не так, как к другим вещам. Например, к клетчатой рубашке, которую ношу чаще других. Мне в ней комфортно. Но, когда я сношу её до дыр, просто выброшу в помойку. Черепашка стоит в моей комнате, я чувствую, что это правильно, что она там. Мне важно смотреть на неё, дотрагиваться. Как и до других моих коллекционных экспонатов.

«А что, если завести живую?» – вдруг подумал я. Эта идея показалась мне чуть менее безумной, чем обычно. Я не был к этому готов, но, может быть, когда-нибудь. Если Крэйзи согласится. А потом я вспомнил и удивился. Надо же, на мгновение забыл, что мы больше не вместе. Ей всё равно, каких зверей я