Пожалуйста, не бегите по эскалатору - Ольга Александровна Замятина

Она замолчала и всхлипнула.

– Эй, ну что ты? – позвал я.

Она плакала? Почему? Ну по какой причине сейчас можно было заплакать? Я не понимал.

Она затихла, а потом прошептала:

– Да нормально всё. Я… это… не в форме что-то. Пойду спать. Давай всё завтра. Елене Андреевне привет.

Она отключилась. Я задумался. Что? Не надо было про маму говорить?

Глава 28

Когда я проснулась, Крэйзи уже не было. Только холодный осевший омлет на сковородке. Как хорошо, что мне не пришлось общаться с ним после того, что я узнала ночью.

За сегодняшний день я сделала ещё один… ну ладно, ещё четыре теста. Всё точно. Дважды шесть будет двенадцать. Именно столько у меня теперь полос.

Весь день, убираясь, ухаживая за бабкой и собираясь в травмпункт снимать гипс, я представляла Крэйзи с ребёнком на руках. Он будет заботиться, наверное, обеспечит нас финансово. Не скажет грубого слова, не причинит боли. Только не будет его любить. И малыш будет чувствовать это каждую секунду своей жизни. Папа хороший, но он не любит. «Почему не любит? – однажды подумает он. – Может быть, со мной что-то не так?»

Мой папа меня любил. Несмотря ни на что. Я знала это. Хоть и чувствовала всё детство, что мальчики лучше. По неведомой мне причине. Но всё же он меня любил. По-своему. Когда я упала с велосипеда лет в шесть, он нёс меня домой на руках и лицо его было нахмуренным. Он переживал. Я это понимала, хоть и была маленькой. Мужчины ведь редко говорят о таких вещах, но мы всё равно всё чувствуем. Особенно дети. Их не обманешь.

А что почувствует от своего отца мой малыш? Полное спокойствие. Что бы ни случилось. И как же он тогда поймёт, что он – самый лучший на свете? И кто научит его тому, что он сильный и всё сможет?

Нет. Нет, и всё. Так нельзя. Я бы вытерпела. Я бы всё вытерпела. Пусть бы он был равнодушен только ко мне. Но ребёнок… Он не заслуживает этого, его это сломает… Он будет жить с мыслью: «Меня не за что любить!»

Вопрос, рожать ли, я себе, как ни странно, даже не задавала. Конечно, да. Пусть будет трудно. Ничего. Как-нибудь. Родители помогут, обращусь, куда деваться? Крэйзи бы тоже помог, но он ведь станет с ним общаться, а я этого не выдержу. Его равнодушного взгляда, направленного на малыша.

Я шла из травмпункта. Наконец моя правая рука была снова на свободе. Вот только использовала я её совсем не так, как собиралась, когда считала дни до снятия гипса. Я едва заметно гладила свой абсолютно плоский живот. Пока плоский.

В последний раз, когда я была у Крэйзи дома, я наблюдала за ним и Еленой Андреевной. Мы были на кухне, он рассказывал что-то про свою задачу, а она смотрела на него с материнской любовью, скрыть которую невозможно, да она и не пыталась. Крэйзи же в это время… просто на неё смотрел. Нейтрально – как на окружающие стены, табуретки и плиту. Это выглядело как сцена из фантастического фильма, знаете, где слабый живой человек пытается сделать что-то роботу, а тот в десятки раз больше и сильнее, стоит не шелохнувшись и даже не замечает попыток человека.

У меня сердце заныло от этой картинки – Крэйзи и Елены Андреевны, – потому что я понимала, как ей хочется увидеть любовь в его глазах, услышать её в голосе, почувствовать в его объятии. Он не был на это способен. И она уже двадцать лет принимала его таким. Мне тогда стало так горько, что я выскочила с кухни, оставив их наедине. Потом стояла у окна в его комнате и пыталась успокоиться. «Он не виноват, – твердила я себе, – он такой по физиологическим причинам». Но мне потом до самого вечера было не по себе.

Как же наблюдать за таким каждый день? Особенно когда терпеть это равнодушие должен не взрослый человек, закалённый жизнью, а малыш, больше всего на свете нуждающийся в любви?

И что мне тогда делать? Можно ли скрываться, живя в одном городе? Я усмехнулась. Особенно это легко, когда твой благоверный работает на ближайшей к твоему дому станции метро. Я впервые за долгое время пожалела, что у меня не было подруг. Не было ни одного человека, с которым я могла бы поговорить открыто обо всём случившемся. Конечно, ни родители, ни бабушка на эту роль не годились. Сама, всё всегда сама. И так уже полтора года после отъезда родителей. Впрочем, это же был тогда мой выбор, некого винить.

Вот только сейчас… сейчас я вдруг поняла, что переезд в Америку был бы моим шансом. Там про меня точно никто ничего не узнает. И родители помогут хоть немного. И сосед родителей Джон… М-да… смешно! Беременная русская – мечта любого американца. Шутки шутками, но у меня бабка… её не увезти. И не оставить. Бабка держала меня тут. А ребёнок звал туда.

Я заплакала. Хорошо, что успела добраться из травмпункта домой. Не люблю публичных сцен. Слёзы текли по щекам, по шее, по груди. Хоть гипс наконец сняли. Можно вытирать лицо двумя руками. Какое облегчение.

«Бабка-бабка, – думала я и жалела себя, – как же я измучилась с тобой. Насколько труднее оказалось жить вдвоём, чем я когда-либо могла себе представить. И в разы труднее станет теперь, когда на моих руках будет два беспомощных человека: пенсионер и младенец».

Узнав, что бабке ничего не нужно, я пошла в душ. Вода – лучшее средство успокоиться. «Ничего, – думала я, расслабившись под почти кипятком, – я что-нибудь придумаю. Зато у меня есть бабка. Бабушка… И будет сын или дочь. Интересно, кого я больше хочу? Ещё не поняла. А ещё… ещё у меня пока есть парень, которому со мной комфортно. Комфортно!»

Потом я вспомнила о Елене Андреевне. Вот кто прыгал бы от счастья, узнав о ребёнке. Вот кто помогал бы мне, искренне и самоотверженно. Она чудесная, суперсвекровь, наверное. Но… с ней в комплекте идёт Крэйзи, а это проблема…

Я написала ему днём, чтоб ехал после работы домой. Он не ответил. Но, наверное, будет потом звонить, что мне ему сказать? Даже интересно, как бы он отреагировал на моё известие?

Я закрыла глаза, чтоб лучше представить.

«– Привет, у меня для тебя новость. Я беременна. Что думаешь?

– Беременна? Неожиданно. И рановато. Но ничего. Всё будет в порядке. Я тогда, пожалуй, работу поменяю. Нам