Жаворонок - Энтони Макгоуэн

— Нам там придётся шагать в два раза быстрее, — сказал я Кенни. — А то до темноты не вернёмся.

Кенни занёс в автобус Тину, я заплатил за проезд. Кенни любил ездить на переднем сиденье второго этажа. Раньше он всегда играл в водителя, вытянутыми руками крутил невидимый руль и тарахтел, как автобус. Теперь он больше этого не делает. Ну, или делает, но только про себя: крутит воображаемую баранку, когда автобус поворачивает, и жмёт на тормоза, чтобы не сбить на переходе бабульку.

Тина с высунутым языком сидела между нами. Она радовалась приключению даже сильнее, чем Кенни. Отец велел в холмах не спускать собаку с поводка, чтобы она не стала прямо заживо выгрызать рёбрышки из барашков. Тина то пялилась в окно, то смотрела на Кенни. Когда она смотрела на Кенни, сразу было понятно, что по-своему, по-собачьи она думает: «Какой же кайф!» И наверно: «Как же я тебя люблю!»

В принципе, на дворе была весна, и, когда мы садились в автобус, стоял более-менее обычный день — довольно серый и пасмурный, но так ничего. Кое-где между облаками даже пробивалась синева. Но потом, пока мы ехали, небо становилось всё ниже и мрачнее. Когда последний из трёх наших автобусов начал взбираться по холмам, пошёл снег.

— Снег! — сказал Кенни, удивлённо вытаращив глаза.

— Не радуйся, — сказал я. — Он не ляжет. Сразу растает.

Но я был не прав.

Поначалу снег и в самом деле был скорее похож на загустевший дождь и таял, едва коснувшись автобусного окна. Потом он полетел крупными хлопьями, которые ложились на дорогу жидкой грязью. Немного спустя хлопья стали поменьше, закружились на ветру и, падая на разделённые каменными изгородями поля, больше не таяли.

В общей сложности мы ехали на автобусах два с половиной часа. Это было совсем не так скучно, как может показаться. Кенни был совершенно счастлив оттого, что за окном всё время появлялось что-то интересное, и его счастье передавалось мне. Мы съели печенье и выпили половину газировки. Несколько раз пассажиры — в основном старушки в тёплых пальто — заводили с нами разговор. Отвечал им я, потому что Кенни стеснялся. Когда мы с ним были маленькие, другие мальчишки часто на него обзывались, и от этого он побаивался людей. Хотя пожилые люди обычно бывали дружелюбными.

У одной старушки была собачка — белая лохматая сучка в клетчатой шерстяной попонке и с розовой лентой на голове. Тина с другими собаками ладила плохо и запросто бросалась на тех, что были больше её. Но с лохматой они мирно понижались носами.

— Она уже старенькая, эта ваша Тина, — сказала старушка, собравшись к выходу. — Вам нужно купить ей попонку на холодную погоду.

— Тине она не нужна, — сказал я. — Это настоящая йоркширская собака, чертовски крепкая и выносливая.

Когда третий автобус подошёл к нужной нам остановке, пассажиров в нём почти не осталось.

— Ребят, вы куда направляетесь? — спросил водитель, когда с тяжёлым вздохом открылись двери.

Он был из тех толстых коротышек, от которых всегда ждёшь, что они окажутся славными малыми. Но у этого была перекошенная физиономия, как будто он только что слопал тухлятины. Представляю, каково это, когда — только из-за того, что ты похож на ходячий рождественский пудинг, — все вокруг требуют от тебя быть славным малым. И сколько сил надо иметь, чтобы несмотря ни на что оставаться сварливым типом.

— Идём смотреть на жаворонков, — ответил Кенни. — У нас с собой есть сэндвичи с сыром и джемом. И газировка.

— Вы там смотрите, осторожнее, — сказал водитель. — Наверху может быть препаршиво. — Толстым пальцем он показал на безлесные холмы. — А вы одеты слишком легко.

— Всё нормально, — сказал я. — Там есть тропа. Водитель кивнул.

— Никуда с неё не сходите.

3

Тропа начиналась в пяти минутах ходьбы от остановки. Как и сказал отец, зелёную табличку ПЕШЕХОДНЫЙ МАРШРУТ у прохода в каменной изгороди было нельзя не заметить.

Как только мы ступили на тропу, меня охватило странное ощущение. Только что мимо неслись машины и грохотали грузовики, а в следующий миг вокруг раскинулся совсем другой мир. Каменные изгороди между полями казались руинами старинных замков, а голые чёрные деревья — чудовищами, скованными чарами добрых волшебников. Это было почти как когда начинаешь читать книжку — открываешь её и сразу переносишься в выдуманную вселенную.

Жаворонков нигде не было видно. Только большие чёрные вороны медленно летали над полями.

— Я думал, мы тут Грачика встретим, — сказал Кенни.

Он имел в виду грача, которого мы в прошлом году спасли из когтей сокола-перепелятника. Мы выхаживали его несколько дней, а потом отдали в приют для диких птиц. Потом мы специально приехали туда в день, когда его отпускали на волю. Это было второе спасённое нами существо. За год до того мы ухаживали за детёнышем барсука. Нам самим забота об этих животных принесла, похоже, даже больше пользы, чем им.

— Здесь наверху для грачей холодновато, — сказал я. — Они на самом деле неженки. Им больше подходят распаханные поля, на которых легко искать жуков и червяков. А тут — вороний край.

— Не люблю ворон, — сказал Кенни. — У них всегда злые лица.

— Точно, — согласился я. — А кричат они всегда так, будто посылают тебя куда подальше.

Тропа всё время шла в гору, но полого — так, чтобы слегка запыхаться, но из сил не выбиться. Снег хрустел под ногами со звуком, какой бывает, когда жуёшь печенье.

На первых порах тянувшиеся вдоль тропы каменные изгороди и ряды деревьев укрывали нас от ветра. Но минут через двадцать все деревья остались ниже по склону, и тут-то стало по-настоящему холодно. Отчасти потому, что растерялось накопленное в автобусе тепло, но главное, из-за ветра. Это был такой хитрый ветер, который всегда придумает, как до тебя добраться, пролезет и под воротник, и в рукава.

Я вынул из рюкзака шапку, перчатки и шарф и протянул их Кенни.

— Надень, — сказал я.

Кенни по неизвестной мне причине терпеть не мог шапки, перчатки и шарфы.

— Сам надень. Мне не холодно.

Если Кенни не хотел что-то делать, заставить его было невозможно. Иногда получалось действовать подкупом. Но силой — никогда. Да и даже попытавшись, я бы всё равно с ним не сладил. Он был худой как глист, но очень сильный, с ручищами как лопаты и большими мосластыми ступнями. Раньше, в детских шуточных