Одинокое дерево - Мария Папаянни

Широкополая шляпа Виолеты виднелась впереди. Ундина бросала Манису камешки, а пес бегал и подбирал их. Симос изо всех сил пытался радоваться прогулке, солнцу, но его никак не оставляли мысли об ужасах, рассказанных маленькой бабушкой о Какоператос. «Люди, которых никто никогда не любил. Поднимаются из моря. Несут корабли на своих плечах. Выходят ночью безлунной, солнцем да месяцем ясным освещенной, и, если кто встретится им на пути, у того отымут они разум».

Симос посмотрел на небо. До появления луны еще много часов. Что может случиться, когда солнце сияет? Они уже сошли с дороги и двинулись по узкой тропинке. Все было отлично. Ничто не предвещало беды. Маки, маргаритки да дикие оливы на окрестных скалах. Ундина наклонилась сорвать цветок, но Виолета ее остановила:

– Твои руки тебе понадобятся свободными. Скоро дорога станет потруднее.

Несколько шагов – и тропинка оборвалась у самого края скалы. Симос, шедший позади всех, решил было, что они сбились с пути: вокруг было только небо и ничего больше.

– Море! – воскликнула Ундина.

Симос подбежал и увидел, что море прямо под ними, только очень далеко. Дороги к нему не было. Виолета ласково провела рукой по камням, словно пытаясь найти тайный проход. И в самом деле, чуть дальше она приподняла ветки, а за ними показалась крошечная пещера, скрытая тенями нависших над нею скал.

– Смотри, Симос, это мое открытие. Я опасалась, что за столько лет тропинка исчезла, но нет, она здесь.

– Это похоже на пещеру.

– Таинственный переход, так я называла это место. Давайте за мной.

Виолета пошла вперед, Симос и Ундина последовали за нею. Вскоре стало так темно, что они даже себя не видели. Симос вытащил из сумки фонарик и включил его. Послышался шелест; скала пришла в движение. Летучие мыши, напуганные светом, запорхали вокруг, непрерывно попискивая. Симос оцепенел от ужаса, Ундина расхохоталась, а потом вытащила из кармана цветастый платок и прикрыла волосы. Симос тоже слышал, что летучие мыши могут в них вцепиться. На всякий – на любой – случай он надвинул кепку пониже и прикрыл уши. Его пугал писк, но вдруг повисла тишина. Теперь только шорох крыльев разрезал темноту. Симос представил, как мыши бьются в камнях, перепуганные, пытаясь найти укрытие получше. Представил их ледяные влажные крылья, и его передернуло. Так, спокойно.

Виолета крикнула Симосу, чтобы тот осветил потолок пещеры. Оттуда спускались многометровые сталактиты: одни казались огромными странными чудовищами, другие так переплетались, что напоминали корабли, разбитые мачты, птиц, тела людей.

– Как будто они целуются, – проговорила Ундина.

– Как будто они любят друг друга, – поправила ее Виолета. – Моя мать утверждала, что сюда стремились и здесь прятались те, кого преследовали. Горе становилось жаль несчастных, и она превращала их в сталактиты, давая навечно слиться в объятии. С каждым годом сталактиты растут. Когда они доходят до земли, люди рождаются заново и, свободные от прошлого, могут жить своей любовью и радоваться ей. Она часто приводила меня сюда, когда я была маленькой. Мы и имена им дали. Йоргос и Мадо танцуют. Василис и Теофано – их любовь бесконечна. Она научила меня любить их, моя мама. Рассказывала мне истории об их страстях. Мало-помалу я стала воспринимать их как членов семьи, и они были лучше, чем куклы, в которые я никогда не играла. Статуи, лица – ты забываешь их, а потом они возвращаются, когда ты рассматриваешь старые фотографии. Мы воображали, как по вечерам статуи оживают, сбрасывают свою неподвижность и танцуют. И тогда приходят другие приглашенные на бал. Те, что бежали ради моря, и те, что вернулись бы, если бы могли, но пропали бесследно. Они, словно опьяненные, болтали, кричали. Призраки в ночи. Долгие годы они были моими спутниками, эти статуи. Даже уехав из деревни, каждый вечер незадолго до сна я пыталась собрать их в воображении, представить, какими они были при жизни, до того, как их предали. Так говорила моя мать каждый раз. Любовь, преследуемая теми, кто не знал ее и потому боялся.

– Смотрите, луна! – крикнула Ундина.

Все то время, что Виолета говорила, а ей был не слишком понятен смысл, она носилась по пещере кругами, как дикая козочка. Симос обернулся. Какой-то камень и вправду сиял в темноте так, будто вообразил себя луной на темном небе пещеры.

– Откуда-то идет свет. Всегда так было. Ундина права, я об этом и не подумала! Видимо, есть здесь какое-то отверстие, что смотрит прямо в небо. Ты только посмотри, как похоже на луну!

Симос почувствовал, как пещера ходит ходуном под ногами. Статуи вдруг стали его пугать. Люди, которых никто никогда не любил, преданная всеми любовь или что там еще было? Он уже ждал, что они вот-вот оживут – теперь, когда старое пророчество осуществилось. Как ночью безлунной было в темной пещере, хотя за ее камнями сияло солнце, а теперь еще и луна взошла. А он-то еще твердил, что такого быть не может. Прежние люди знали, что говорили. Впервые в жизни Симоса охватил ужас. Он ничего, вообще ничего не сможет сделать. Виолета молча смотрела на свои бесценные статуи. Кто знает, сколько вечеров они наводили чары на ее сны? А он-то чем провинился? Он был юн и вовсе не жаждал, чтобы его принесли в жертву. Бежать отсюда со всех ног – вот чего он хотел. Бежать. Спастись. Ундина скользнула к нему и прошептала:

– Что-то мне немного страшновато.

Симос взмахнул фонариком, чтобы осветить пещеру получше, но тот внезапно погас. Ундина вцепилась в него и начала шептать что-то на языке, понять который он не мог. Да он вообще уже ничего не понимал. И тут какая-то тень двинулась к ним. То она замирала на стенах пещеры, то оказывалась у самой «луны». Симос застыл. Ундина стояла, прижавшись к нему; казалась, она тоже оцепенела. Так, значит, чувствуют себя летучие мыши? Манис залаял, но лай его все больше походил на рычание волка.

– Мама? – вырвалось у Виолеты. Ее крик разорвал молчание пещеры, но эхо принесло его обратно, и не один.

«Мама, мама, мама…»

«Перестаньте, вы сейчас разбудите их всех», – хотел было сказать Симос, но ни звука не вырвалось изо рта. Словно в кошмарах, губы его сейчас были запечатаны. Он бы крикнул «На помощь!», но не мог. Ему наконец удалось разглядеть Виолету, и показалось, что с места, где она стояла, донеслось рыдание, а