Одинокое дерево - Мария Папаянни

– На помощь!

Множество голосов подхватили: «На помощь! На помощь! На помощь…»

Они ожили, сказал себе Симос. Это не его голос. И не Виолеты. И не Ундины. Это те, кого никто никогда не любил, те, кто поднимается из моря и несет корабли на плечах.

А потом, сквозь туман в голове, он увидел, как Виолета выпрямляется и, вглядываясь в тени, спрашивает: «Кто здесь?». Симос растерялся. Так Виолета и вправду рехнулась и разговаривает со сталактитами?

– Кто здесь? – повторила Виолета и повернулась к Симосу. В темноте он ощутил, как ее взгляд остановился на нем, и замер. Чего она хочет? Симос закрыл глаза, чтобы не видеть, что сейчас произойдет.

– Что с тобой, Симос? Темнота отняла у тебя голос? Ты что, не слышишь? Кто-то зовет на помощь. Попытайся включить фонарик. У меня тоже есть один в сумке. Ну-ка погоди, я сейчас поищу.

Вскоре уже два фонарика осветили пещеру. Симос искал луну и не видел ее – только сталактиты, статуи, лишенные голоса, движения и смеха. А рядом с ним прежняя чудесная Виолета беспокойно направляла луч фонарика в каждый уголок, куда никак не хотел забираться свет.

Маркос был раздосадован своим дурацким «На помощь!». Оно вырвалось нечаянно, и теперь он пытался плотнее втиснуться в щель между камнями. В свете фонариков он различал три силуэта.

Он и думать не думал, что рядом с деревней есть такая пещера. Он перепугался насмерть еще до того, как у Симоса погас фонарик и все замолкли. Казалось, он никогда не сможет сам найти выход отсюда и вернуться домой. Охваченный ужасом, он даже не вслушивался в то, что они там болтали. Но теперь следовало определиться, что делать дальше. Появиться перед ними, вернуться или продолжить слежку?

– Я уверена, что кто-то звал на помощь. А вы слышали?

Ундина не ответила. Симосу было стыдно: он хотел сказать, что во весь голос звал на помощь, только про себя. Маркос же в этот момент решил, что повременит с подношениями ради сохранения своего достоинства. Даже речи быть не может, чтобы он появился перед Виолетой и остальными, как перепуганная букашка. Он вернется обратно. Теперь, когда глаза привыкли к темноте, он ясно видел, где выход. Он подождет их у пещеры. Возьмет с поличным, когда они, нагруженные церковными сокровищами, будут возвращаться. Он выведет их на чистую воду, и тогда посмотрим, что они скажут.

Виолета тем временем размышляла об отце Григорисе. Она подумала, что он и есть та тень, но почему тогда звал на помощь? Отец Григорис ведь прекрасно знал секреты пещеры; давным-давно она привела его сюда и открыла их все. Или, может, она забылась ненадолго? Может, ей почудилось, что она маленькая девочка, какой мать привела ее сюда впервые? Мать разговаривала со сталактитами, будто они были ее семьей. Они обе тогда сидели здесь, в темноте. Виолета все кричала и кричала: «Мама, помоги мне, мама, мне страшно!», но та не слышала. Виолета боялась, что и мать станет сталактитом, а может, и ее превратит в камень. Возможно, в том был виноват отец, называвший мать рехнувшейся духовидицей и утверждавший, что Виолета – ее копия, один в один. Его голос, как прежде, начал просачиваться в ее мысли, снова Виолета услышала его шипение: «Ах ты, дрянь черномазая, всю ее придурь унаследовала». А затем опять зазвучали отвратительные голоса сестер: «Виола, Виола, тупая Виола».

Виолета разозлилась на себя. Никогда больше она не позволит им преследовать ее. Все они сгинули, она не будет возвращать их, они того не стоят. Даже во сне. Гнев все рос и рос в ней, пока не начал душить удавкой. На себя одну она сердилась и ни на кого больше. «Воспоминания о них поглотили мою жизнь. А теперь они пытаются сожрать и память мою, все то хорошее, что я хочу сохранить, но страшусь вызвать тех, других, и гоню их от себя, чтобы хорошее не привело с собой зло. Хватит, я покончила с ними. Мы вспоминаем тех, кого любим. Никого больше. Встречаются люди, что так и не рискнули прожить жизнь. Как ты, мама. Но я не хочу быть похожей на тебя. Я хочу жить», – разъяренная Виолета додумала мысль с трудом, словно еле захлопнула дверь в прошлое. Затем она повернулась, взглянула на Симоса и Ундину и только тогда поняла, что они ждут и им страшно. Сколько времени она потратила на этот бред?

– Кажется, совсем состарилась, – проговорила Виолета растерянно. – Вспомнила что-то и напрочь счет времени потеряла. Что мы тут сидим в темноте? Нас же ждет море.

Она начала петь – громко – детскую песенку.

– Громко, громко, я хочу смеяться и очень громко! Ха-ха-ха!

Ундина тут же смекнула, что к чему. Эхо вернуло их голоса, и пещера наполнилась смехом, а вскоре и тьма стала рассеиваться – они приблизились к выходу.

Симос разве что не прыгал от радости. Первым побежал он к свету, Ундина – за ним. Манис носился и прыгал, тоже вне себя от счастья.

Они вышли на пляж. Солнце припекало, и Ундина начала сбрасывать одежду прямо на бегу. Симос последовал ее примеру, и вскоре оба бросились в море. Оно было холодным, но самым прекрасным на свете. Песок усеивали маленькие разбитые ракушки. Ундина в восторге принялась собирать самые красивые. Симос повернулся к морю. Ветер наполнял его легкие свежим воздухом, и он обдумывал следующий большой нырок. Глаза он оставит открытыми, чтобы разглядеть дно.

«Я счастлив, я вижу мир во всех его красках», – все повторял и повторял Симос про себя. Он улыбнулся маленькому, да нет, крохотному осьминогу, который спрятался в испуге под камнем. Мгновение, пока еще хватало воздуха, Симос думал о том, что осьминог боится его, потому что не знает. Так и ему самому было стало страшно в пещере. А затем воздух кончился, и Симос резко вынырнул на поверхность.

Не вылезая из воды, он посмотрел на Ундину и Виолету – они собирали цветы. Что там ему прошептала Ундина, пока они были в пещере?

– Выходи! – закричали они ему.

Симос вылез, и Ундина показала ему цветы, которые держала в руках:

– Это виолы.

Они сплели три венка – по одному для каждого. И еще один. Симос бросил взгляд на Виолету: а четвертый венок зачем ей понадобился? Виолета, словно они только что прекратили беседу, повернулась к нему и сказала:

– Это для Василии. Ты ее знаешь? Мама Николаса.