Всё о мореплаваниях Солнышкина - Виталий Титович Коржиков

– Какие? – опешил Перчиков.

– Разве вы не слышали сообщений радио? Короткие затухающие сигналы, сигналы других миров, других планет!

И Моряков, распахнув дверь, кинулся в радиорубку. Перчиков трусцой побежал за ним. Сигналы были слышны!

На второй день звуки повторились в то же самое время.

– Если примем их в третий раз, – сказал Перчиков, – сообщим в Океанск!

– В Академию наук! – воскликнул Моряков. – Подумать только, может быть, кто-то за миллионы километров подаёт сигналы всей Земле, всему человечеству, а слышим мы одни?! А их должны слышать все – в России, в Америке, в Англии!

Вот о чём говорили Моряков и Перчиков на носу парохода «Даёшь!».

– Да, Евгений Дмитриевич! – спохватился Перчиков, услышав об Англии. – У меня к вам просьба.

– Я вас слушаю!

– Не поможете ли вы Солнышкину подучить английский? Ведь скоро Жюлькипур!

Даже в такое время Перчиков помнил о друге.

– С удовольствием! – сказал Моряков. – С удовольствием! – и посмотрел сверху на Перчикова. – Но почему просите об этом вы?

– А я хочу ему сделать сюрприз с помощью техники! – улыбнулся Перчиков. – Положил на ночь магнитофон под подушку, а утром проснулся – и сразу: «Гуд монинг!»

– С удовольствием! – повторил Моряков. – О чём речь! – и посмотрел на часы. – Но кажется, нам пора?

И они решительно направились к рубке.

В этот самый момент с кормы сквозь шум донёсся крик Буруна:

– Стоп! Стоп! Человек за бортом! Человек за бортом!!!

Дубль шесть!

Спрятав под матрац заветную книгу, артельщик поднялся на палубу. От великих планов у него кружилась голова, волны несли его на своих плечах к Жюлькипуру, к городу небоскрёбов, базаров, харчевен. Стёпка сам чувствовал себя целым городом с колбасными, небоскрёбами, глаза его вспыхивали, как витрины в лучших ресторанах. Ключи от артелки сами приплясывали в руках, и пальцы искали, из кого бы тут навертеть колбас, а кого свернуть в рулет.

Возле камбуза в воздухе вились три уютных дымка, мурлыкала гитара Федькина и на весь океан шлёпали костяшки домино. Там забивали в морского козла. Сбоку на трапе сидел Солнышкин и наблюдал за игрой.

«Повеселитесь, повеселитесь», – подумал артельщик и подошёл к компании:

– Сыграем?

– В пару с Петькиным, – сказал Борщик, мешая домино и принюхиваясь: не горят ли на плите макароны.

Стёпка запустил пятерню в кости и сразу с грохотом хватил ладонью о ящик. Везенье так и валило в руки!

– Шесть – шесть! На всю капусту!

Борщик от неожиданности приподнялся и замигал подпалёнными ресницами. Мишкин сощурился и, прикусив папироску, приставил камень сбоку:

– Шесть – пять.

– Правильно! – сказал Солнышкин, который болел за Мишкина.

– Вас не спрашивают, Лунышкин, – сострил артельщик и так шлёпнул камнем по ящику, что белые точки едва не вылетели из камня. – Четыре – шесть!

– Ну и разошёлся! – с интересом посмотрел на него Солнышкин.

– А нельзя ли потише? – раздался за спиной артельщика сердитый голос.

И на бак в полной форме выскочил штурман Пионерчиков с раскрытой тетрадью в руках. Он сочинял статью о делах юных моряков.

Крик артельщика помешал ему думать в тот момент, когда в голову пришли великолепные слова, а теперь они из головы вылетели.

Пионерчиков и без этого терпеть не мог артельщика.

При каждой встрече он мечтал дать ему хорошего пинка. Но честь морского мундира и пионерский закон не позволяли распускать руки.

– А может, сыграем? – повернулся к нему Стёпка, вскинув рыжую бровь.

– Я в подобные игры не играю, – отчеканил Пионерчиков и сморщил лоб. Он старался вспомнить великолепные слова.

– Дрейфите! – ухмыльнулся артельщик.

– Кто?! – изумился Пионерчиков. Его обвиняли в трусости!

Поставив ногу на край ящика, на котором сидел Борщик, он решительно взял камни из рук поражённого кока.

– Пять – два! – ударил по столу штурман.

– Отличный ход, молодец Пионерчиков, – сверкнул Стёпка тремя золотыми зубами и вбил очередную шестёрку с другой стороны.

Мишкин присвистнул:

– Стучу, еду!

– А ну-ка, Петькин, подайте и мистеру штурману колясочку до самого Жюлькипура! – захохотал артельщик.

Но Петькин уныло пожал плечами и выставил совсем другой камень.

– Что делаешь?! – Артельщик толкнул Петькина ногой.

Но было поздно: Пионерчиков удачно выставил следующий камень, а артельщик, замигав, споткнулся носом о собственную ладонь: «Еду».

– Так, – сказал Мишкин, – у кого-то присох дупелёк. Рыба. – И он опустил камень на кон. С обеих сторон стояли четвёрки.

– Считать очки, – сказал Пионерчиков.

Федькин опустил гитару.

Борщик забыл про макароны.

Солнышкин соскочил с трапа.

Все склонились над столом.

И вдруг Пионерчиков насторожился:

– А у кого дубль пять?

Мишкин положил руки на стол. Петькин раскрыл ладони.

– А вон он! – крикнул Солнышкин. – Вон! – и показал в рукав артельщика.

– Какой дубль? – разжав пальцы, усмехнулся артельщик.

И тут Пионерчиков почувствовал, как что-то, щёлкнув его по носу, полетело за борт. Он вытянул руку, будто ловил муху, но опоздал.

– Там камень? – сказал Пионерчиков.

– Хе-хе! Где камень? Проверьте!

Это было уже делом принципа. Пионерчиков бросился к борту. Федькин вцепился ему в брюки, но тоненький штурман выскользнул из них и ласточкой полетел в океан. На секунду все в изумлении открыли рты и вдруг разом взвыли.

– Человек за бортом! – кричал Бурун.

– Круг! – крикнул Солнышкин и бросился за спасательным кругом.

– Горим, горим! – заметался Борщик: на камбузе стреляли и дымились макароны.

– Акула, акула! – заорал Федькин.

И тут все увидели, как, переворачиваясь вверх брюхом, к штурману несётся громадная акула.

Странная тропическая акула

Навстречу Пионерчикову мимо «Даёшь!» стремительно неслось серое брюхо приготовившейся для броска странной тропической акулы.

– Багром её, багром! – выпалил покрасневший Бурун и метнул вниз пожарный багор.

Акула пронеслась мимо и приближалась к тому месту, куда нырнул юный штурман. Теперь Пионерчиков остался с хищницей один на один.

– Пропал, – сказал Федькин.

Но штурман вынырнул. В руке он победоносно сжимал дубль и собирался произнести обличительную речь, когда увидел, что пароход уходит. Возмущённый Пионерчиков помахал кулаком вдогонку и тут заметил летящую на него задранную акулью морду. Акула пыталась сорвать ему выступление! В запальчивости Пионерчиков так двинул её ногой, что морда мгновенно вогнулась, а во все стороны от неё полетели красные брызги. Правда, красными они были от заката, но Пионерчиков этого не видел. Он схватил хищницу за горло и с таким треском рванул, что из неё тут же со свистом вылетел дух.

К этому времени «Даёшь!» дал задний ход, и все увидели, как в краснеющую с каждой минутой глубину опускается тело убитой акулы.

Конечно, свысока трудно было разглядеть, что на её морде вышита буква «Т». А Пионерчикову тоже было не до