Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья. Том 2 - Ринга Ли

Лю Синь медленно перевел взгляд на пол, где валялось три винных кувшина. Половина их содержимого была пролита на ковер, от которого теперь смердело. Рядом с кувшинами лежали топор, пила и стремянка. И все бы ничего, но тут же лежал и Лимин без своих ножен, которые еще предстояло найти в этом беспорядке! Судя по всему, затупившиеся предметы были неспособны разрезать омелу, поэтому Тан Цзэмин воспользовался мечом.

«Где он вообще взял омелу?!» – подумал Лю Синь.

Среди этого бардака и грязных луж от принесенного с улицы снега Лю Синь был единственным чистым пятном. Кое-как подняв перевернутую софу, под которой и обнаружились ножны, он уже некоторое время сидел на ней, тихо постукивая ногтем по подлокотнику и не сводя взгляда с раскрытой книги на коленях. Сделав глоток уже остывшего чая, Лю Синь краем глаза заметил, что Тан Цзэмин заворочался, просыпаясь. На очередном повороте он слетел со стола, с глухим хлопком упав на омелу и ленты.

Слыша ворчание и все так же не поднимая глаз, Лю Синь спокойно сказал:

– Ты проснулся.

Тан Цзэмин тут же замер, упершись руками в пол, и несколько раз медленно моргнул. Поняв, в каком состоянии показался перед Лю Синем, Тан Цзэмин зажмурился, со стуком опуская голову обратно на пол. Волна жара прокатилась по всему телу, и он почувствовал тошноту. Но еще более ярким чувством был стыд. Тан Цзэмин неловко огляделся и увидел весь кавардак, что он натворил.

Виски ломило, и все рябило перед глазами. В голове всплывали обрывки воспоминаний. Последнее, что Тан Цзэмин помнил ясно, – как он допил остатки вина из первого кувшина, ощущая невообразимую легкость и душевный подъем. Увидев мешок муки и карамель, он тут же загорелся идеей напечь сладких пряников и печенья, которые так любил Лю Синь. Вслед за этим он затосковал по праздничной атмосфере, но тоска тут же была сметена мыслью о красивой омеле, что росла на заднем дворе. Обменяв тарелку печенья на пилу и стремянку у внуков старика Чэня, Тан Цзэмин забрался на дерево и принялся срезать ветви. Однако, не получив желаемого от заржавевшей пилы, он вернулся со сверкающим мечом и взлетел на дерево под восторженные выкрики двух десятилеток. А дальше – какая-то череда смешанных эмоций и ярких картинок с красными лентами и украшениями, вихрящимися вокруг него, пока сам он кружился на столе, чувствуя легкость во всем теле.

Прижав ладонь к виску, Тан Цзэмин со стоном кое-как сел на колени. Поборов стыд и смущение, он чуть повернул голову, различая сквозь ресницы светлый силуэт перед собой. Сглотнув, Тан Цзэмин пополз в его сторону. Едва ли не на ощупь добравшись до Лю Синя и сфокусировав на нем хмельной взгляд, он часто заморгал. Увидев на столике перед юношей пузатый чайничек, исходящий приятным ароматом, Тан Цзэмин почувствовал невыносимую жажду, словно он уже несколько дней шел по пустыне, попутно заталкивая в горло весь ее песок.

– Ифу, не мог бы ты…

Лю Синь вскинул бровь, глядя в книгу:

– Налить тебе чай? Сварить похмельное снадобье?

– Ифу, ты лучший… – выдохнул Тан Цзэмин, расплываясь в хмельной улыбке. Облегчение затопило его грудь, когда он услышал эти слова.

– Конечно, я мог бы, – приподнял уголки губ Лю Синь, наконец оторвавшись от страниц и взглянув на Тан Цзэмина, который положил локти на стол и смотрел на юношу лучащимися глазами. – Но не буду. – С хлопком закрыв книгу, Лю Синь, все так же понимающе улыбаясь, добавил: – А теперь подними свою задницу и убери весь бардак, что ты устроил.

Тан Цзэмин испытал желание уронить голову на стол.

– Я уберу… Я все уберу… Только можно мне для начала…

– Нет, нельзя, – улыбка слетела с лица Лю Синя, сменяясь ехидным прищуром. – Я хочу, чтобы ты прочувствовал свое первое похмелье от и до. Каждую секунду, каждый миг. – Вскинув бровь, он добавил: – А после сделал вывод, стоит ли тебе пить в таком возрасте или же нет.

Тан Цзэмин со стоном уперся головой в стол, что-то горестно подвывая и чувствуя в висках стучащие молоточки. Лю Синь едва сдержал смешок, глядя на него. Напустив на себя серьезный вид, он откинулся на спинку софы и вновь открыл книгу. Тан Цзэмин предпринял несколько попыток подняться, желая разжалобить Лю Синя своим несчастным видом. Но тот лишь постучал пальцем по чайничку.

– Метла и швабра в кладовке. И принеси мне, пожалуйста, чай.

Похмелье за уборкой проходило медленно и беспощадно, но Тан Цзэмин, стиснув зубы, принял этот бой с гордо поднятой головой… и руками, которыми стаскивал с гобеленов под потолком расписные ленты и фонари. Лю Синь, поджав губы и искоса поглядывая на него, пытался отвлечься за чтением, но гораздо более увлекательно было наблюдать за попытками подопечного выглядеть бодрым и полным сил.

Когда Тан Цзэмин с горем пополам закончил уборку, то принялся, пыхтя, расхаживать по коридору с видом провинившегося щенка, ждущего прощения хозяина. Было ясно, что он изо всех сил хочет подлизаться, но, видя суровое выражение лица Лю Синя, не знает как. А парень и вовсе не желал помогать ему в этих метаниях.

«Пить в таком возрасте! Тан Цзэмин, ты из ума выжил?!»

Лю Синь помнил, что сам впервые попробовал вино у старика Мо в книжной лавке. В тот день ему исполнилось шестнадцать, и свой день рождения он отмечал в обществе старика и пыльных книг. Взглянув на него, лавочник поставил на стол, заставленный овощными закусками, старую горлянку яблочного вина. Замешкавшись, Лю Синь спросил, не лучше ли ему будет сбегать за бутылочкой байцзю[17], ведь вино казалось чересчур изысканным для шестнадцатилетнего возраста. Старик тогда проворчал что-то про «отвратительное дешевое пойло» и наполнил его бокал ароматным вином, убеждая, что сам приготовил напиток. Вино было отличным и даже не вызывало похмелья. Лю Синь как сейчас помнил его вкус. Однако какое бы яблочное вино он ни пробовал в этом мире – оно не шло ни в какое сравнение с тем.

Задумавшись о былых временах, Лю Синь вдруг заметил, что Тан Цзэмин куда-то исчез. Решив, что он, судя по всему, отправился спать, Лю Синь снова вздохнул и опустил взгляд на книгу… которая тут же приподнялась над чужой головой. Увидев улыбку на лице задумавшегося парня, Тан Цзэмин подобрался к нему, бодая головой книгу.