Золотое сердце - Елена Леонидовна Мусатова

– Я и так день и ночь тебя поминаю, да все плохим словом.

– Смелая ты, Малашка!

– Убирайся, а то Трезора с цепи спущу!

Малаша хотела было уйти ночевать к Марфушке, но у той и так изба была набита людьми, как бочка огурцами. Прошло несколько дней. Вечером дрожащей рукой Малаша зажгла огонек, а сомнения не давали покоя: правильно ли она делает, не даст ли знак худому человеку.

«Господь и Его Пречистая Мать мне заступники», – решила наконец Малаша и легла спать.

Но задремать не получилось, чувства будто обострились, был слышен каждый шорох, скрип. Перевалило за полночь. В деревне залаяли собаки, возвещая приход чужого человека.

К ним присоединился Трезор, и тут в дверь постучали.

– Хозяева, не прогоните усталых путников, откройте!

Малаша оцепенела, узнав голос.

– Кто там? – спросила она, задрожав.

– Я бы вас не потревожил, под кустом переночевал бы, но со мной маленький мальчик, он очень устал.

Малаша непослушными руками с трудом отодвинула засов. Высокий плечистый мужчина вошел в избу. За ним протиснулась женщина, она держала на руках спящего мальчика.

– Дозволь хоть на лавке, хоть у порога до утра посидеть, – попросил странник. – Ищем мы деревню Блиновку. Эх, сколько дорог истоптали, сапоги изорвали, сколько людей встретили добрых и злых, а до дома никак не дойдем.

Малаша взяла лучину с окошка, поднесла к лицу молодого мужчины. Его глаза были закрыты.

– Это и есть Блиновка. Проходите, милые путники, не стойте у порога. Будет вам и постель, и еда.

Ребенок на руках женщины завозился, проснулся и повернул голову. Малаша без чувств упала на пол.

– Мамочка, мамочка, что ты так долго не открываешь глаза, жива ли? Только нашел я тебя, порадоваться бы, а ты как мертвая лежишь. Вставай, мамочка, миленькая. Ненаглядная ты моя.

– Сыночек, родненький. Сколько дней и ночей тебя ждала, лучинушку на ночь оставляла, чтоб не заблудился, нашел свой дом.

– Огонек нам и помог, – сказала женщина глухим голосом. Она сидела на лавке рядом с Николашей, положив руки на колени. – Все избы темные, боязно было постучаться. Разбудишь хозяев, а они спросонья не добрым словом, а палкой встретят. А раз свет есть в окошке, значит, не спят. Вот мы к тебе и постучались.

Малаша не выпускала сына из рук, целовала его в макушечку, нос и щеки.

– Но вот еще, – важно отстранился от нее Митя, – что ты как с маленьким. Мы, мамка, едва не заблудились. Не признал я свою Блиновку. В потемках все деревни друг на друга похожи.

– Митя, помнится, ты говорил, что мамку твою Маланьей зовут? – спросил Николаша мальчика.

– Правильно, – сказал мальчик.

– А по батюшке?

– Нет у меня сейчас ни батюшки, ни матушки, зови по имени, – ответила Малаша.

– Мама, а где бабулечка моя любимая? – спросил Митя.

– Не дождалась она тебя, простудилась сильно этой зимой да померла. До последнего дня о тебе спрашивала, увидеть хотела.

– Мамочка, а я его тятей зову, – мальчик указал на Николашу. – Знаешь, сколько раз он мне жизнь спасал! Он слепой, мамочка, совсем-совсем ничего не видит. И ногу проткнул, когда мы шли.

– Правда слепой? – ахнула Малаша.

– Правда.

– Подойди ко мне, хозяйка, – попросил Николаша. – Голос твой душу мне бередит, знакомым кажется.

Он провел рукой по мягким волосам, ощупал гладкий высокий лоб, но, когда рука коснулась маленького носика, испуганно отдернул руку.

– Прости, перепутал тебя с другой.

– А это Агашка, – продолжал Митя, – хорошая она. Ее Гришаня на цепь посадил. Злой он, погубить нас хотел. А еще сказал, что на тебе женится! Не бывать тому, правда, мамочка?

Малаша засмеялась.

– Сейчас накормлю вас, путники мои драгоценные. Самовар ставить не буду, его долго дожидаться, в чугунке есть кипяток, да каша пшеничная с ужина осталась, всем хватит.

Агашка молчала. Она поглядывала на молодую женщину. Та быстро двигалась по избе, накрыла на стол, пригласила гостей.

– Пирожки! – воскликнул Митя. – Ох, мамочка, как же я мечтал твоих пирожков поесть.

Все сели за стол. Агашка робко тянулась к куску, словно боялась, что ее ударят по руке. Николаша молча жевал, только Митя успевал и пирог есть, и кашу глотать, и вволю болтать.

После еды Малаша предложила всем лечь спать. Утро придет, новых забот принесет.

* * *

Утро принесло Гришаню.

Он по-хозяйски вошел в избу, но увидел Николашу с Агашкой и Митю.

– Вы? Неужто с того света на огонек заглянули? Петухи пропели, пора вам назад возвращаться.

– Эх, – Гришаня обернулся к Малаше, – а ты не простая, с закавыкой. Добрый человек людей в гости приглашает, а ты кого позвала? Под лавку загляни, может, у них не ноги, а копыта козлиные?

Малаша не могла понять, о чем говорит Гришаня. Видно было, что он испугался, губы его побелели и тряслись.

Николаша поднялся и пошел на голос.

– Ах ты подлец, – проговорил он, хватая Гришаню, – сейчас всю душу из тебя вытрясу. За все ответишь, негодный ты человек.

Гришаня извивался, брыкался, но не мог вырваться из крепких объятий.

– Сам попался, сам попался! – кричал он в ответ. – Ты думаешь, в воде не тонешь и в огне не горишь? Вот я деревню подниму, всем расскажу, что ты ребенка со своей подельницей украл, чтоб вам милостыню богаче подавали, а сам слепым прикидываешься, чтобы легче грабить было.

– Дрянь ты, не человек. – Николаша приподнял Гришаню и хорошенько тряхнул. – Тебя суду предать надо.

– Требую, требую суда, – тут же ухватился за эту мысль Гришаня. – Пускай народ меня судит.

– Нужно старосту позвать, – решила Малаша, – хоть и раннее время, да ничего, он до свету встает. Митенька, сбегай за крестным, и пусть сыновей своих прихватит.

– Зачем их, – струсил Гришаня, – они молодые, горячие, сначала в лоб стукнут, а потом вину искать будут. У них кулаки пудовые. Начнут размахивать – пришибут ненароком. Позови стариков, они думают долго, да судят справедливо.

Никита Ефремович с тремя сыновьями – двое были в отъезде – пришли быстро. Степенно уселись за стол. В маленькой избушке сразу стало тесно.

– Ну, кума, говори, как дело было, – начал Никита Ефремович, – пока мы шли, Митяня нам кое-что рассказал.

– Наврал! – завопил Гришаня. – Я сам все объясню.

Но староста на Гришаню не посмотрел.

– Давайте я свое слово скажу, – вызвалась Агашка. – Зовут меня Агафья Степановна Федоткина, жила в доме купца Арсентия Петровича Берсенева в городе Сольске. Я свидетельствую против этого человека, – Агашка указала на Гришаню, – что он обманом завлек меня на заимку, посадил на цепь, видите, шея до крови стерта, и заставлял составлять