Путь Абая. Книга вторая - Мухтар Омарханович Ауэзов

- Теперь будет моя! - ухмыльнувшись, заявил Такежан.

Он срезал с ее рукоятки ремешок из блестящей тисненой кожи и заменил его грубым ремешком из сыромятной полоски. Плетку на некоторое время припрятал. Бедняга Габитхан два дня искал свою камчу, вежливо и надоедливо приставая ко всем по нескольку раз. Разумеется, все было напрасно. И только сегодня, выезжая из города, Такежан захватил с собой украденную камчу. Он старался ехать от татарина по правую руку, ибо в ней держится обычно плеть: она и у Такежана свисала справа. Однако в какой-то миг знакомая плетка попалась-таки на глаза Габитхану. Мулла так и рванулся к ней, даже осадил свою лошадь перед Такежановой, преградив ей путь.

- Ойбай, Такежан! Это же моя камча! Ты украл мою камчу! Какой грех! - воскликнул мулла и почти с ужасом посмотрел на Такежана.

А тот даже бровью не повел.

- Прекратите, мулла! Говорите да не заговаривайтесь, напраслину на меня не возводите! Это моя камча - и точка!

Теперь он не стал прятать плетку от взоров татарина, а демонстративно положил ее поперек холки своего коня, на его гриву. Габитхан растерянно смотрел то на плетку, то на

Такежана. Несомненно, он узнал свою плеть с медной отделкой. Обретя, наконец, дар речи, мулла с праведным гневом набросился на Такежана. И по возрасту, и по сану своему он имел право изрядно отругать озорника.

- Уай, дор-рак какой! - начал он ругаться, почему-то по-русски. - Ты, дорак, стащил мою камчу! - выпалив это в горячке, мулла Габитхан потянулся, дабы забрать свою плетку.

Такежан не стал ни перечить, ни артачиться. Он протянул камчу мулле и в изысканном поклоне нагнул свою громадную башку.

- Е-е, мулла, давайте не сердитесь, а сначала посмотрите как следует, а? - с дурашливым смирением молвил Такежан. - Если скажете, мол, «это моя камча, я узнал ее, пусть Аллах свидетелем будет», то забирайте! Ну а если вещь не ваша будет, то, простите, мулла, не вам прилюдно срамить человека!

Габитхан схватил камчу и чуть ли не стал ее вынюхивать. Все узнал в ней, только ременная петля на конце рукоятки оказалась совсем другая. Вместо тисненой кожаной полоски, петля на рукоятке была здесь из грубой сыромятной кожи. Повертел, покрутил плетку в руках мулла, вмиг сдулся и помрачнел, затем поцокал языком, покрутил головою и вернул камчу назад.

- Это надо же... Очень жаль... По всему, вроде бы она, но петля другая, не та. Стало быть, камча не моя. Так что, извини меня, Такежан.

Этот же, со смиренным и снисходительным видом забирая назад камчу, пробормотал:

- Э, дорогой мулла, чего уж там. Всякое бывает.

И когда все, после краткой остановки, поехали дальше, Такежан пропустил вперед муллу Габитхана, затем оглянулся на своих нукеров, Дархана и Жумагула, и широко осклабился, скосоротившись и свернув бороду на одну сторону.

Тем временем обоз провожающих достиг первой ямской станции и там остановился, сгрудившись по обеим сторонам тракта в табор повозок и верховых.

С высоких арб и из бричек люди уже сошли на дорогу; подъезжали и, чуть отходя вперед, спешивались верховые. Позади большой нарядной повозки бая Тыныбека была привязана черная саба с кумысом, сосок на ней был снизу. Когда отъезжающие и провожающие собрались возле этой повозки, был развязан сосок на сабе, и началось прощальное распивание кумыса. Кунанбай теперь уже сильно торопился с отъездом, Изгутты также проявлял признаки нетерпения, и он просил людей поторопиться с питьем кумыса. Широкий круг людей, сидевших на земле, стал быстро распадаться, когда Кунанбай первым решительно поднялся на ноги. Кунанбай не стал особенно пространно говорить на прощанье:

- Кош! Кош! Добрые люди, вы проводили досюда - и достаточно! Я уезжаю, привет моим сородичам, родным местам! Прощайте, добрые друзья, родные мои! Суждено будет мне вернуться - значит снова увидимся!

Аксакалы, столпившиеся перед Кунанбаем, в один голос произнесли:

- Иншалла! Иншалла!

После Кунанбай обнимался прощально, сначала с Улжан, затем с братьями и с детьми. Из уст братских исходили самые добрые, теплые пожелания. Жакип, Майбасар приникали головами к старшему брату со смиренным видом.

- Прощай, агатай!

Абаю вышло попрощаться с отцом в последнюю очередь. Необычно повел себя при этом Кунанбай. Он долго, молча стискивал сына в объятиях, - руки его еще были могучи. Отец приник лицом к нему и надолго замер...

Лишь слегка разогревшаяся, еще не вспотевшая тройка рыжих кунанбаевских лошадей тронулась с места. Колокольчик запел. Еще долго слышалась его песнь, долетая до людей из облака поднятой тарантасом пыли. Но эта тучка пыли уносилась все дальше, и колокольчик пел все тише. Тройка показалась на косогоре, перемахнула через его вершину и скрылась с глаз. Колокольчик умолк.

Словно очнувшись от сна, люди снова зашевелились и стали собираться в обратный путь. В лицах читались глубокое раздумье, некая грусть. Не было оживленных разговоров. Казалось, что каждый в душе желает быть наедине с собою.

Абай и Макиш подсадили под руки Улжан в свою коляску. Теперь в повозке втроем было бы тесно, и Абай взял у Ербола запасного коня, решив ехать верхом. Отпустив коляску вперед, Абай поехал неспешным шагом, отстав от всего прощального поезда, - с ним рядом остался один Ербол. Абая охватило странное чувство бесконечного одиночества, какого он еще не знал. Возвращаясь молча, глядя в гриву спокойно шагающей лошади, Абай весь отдался этому чувству, даже не пытаясь выйти из него.

2

Многочисленные гости, заполнившие дом купца Тыныбека, после отъезда Кунанбая стали разъезжаться. Но Улжан решила не торопиться с возвращением в аул. Она давно не была в городе. К тому же Макиш, постоянно тоскующая по родичам, по близким, по родному аулу, не хотела так скоро расставаться со своей матерью. И сват Тыныбек, увидев, в какой тревоге находится любимая невестка после отъезда отца в далекие края, начал уговаривать Улжан: «Э, не торопитесь покидать наш дом! Наша дочь вся извелась, проводив отца. К тому же и мужа нет рядом, ибо сын мой находится сейчас в долгом отъезде по торговым делам. Вот и побудьте рядом с