Путь Абая. Книга III - Мухтар Омарханович Ауэзов

надолго их разлучила. Когда же срок наказания у Саши кончился, она тотчас же приехала к нему в Семипалатинск. Недавно они получили от жандармского управления разрешение на брак и обвенчались в церкви.

Рассказ Абиша глубоко тронул его друзей. Все были восхищены верностью и силой чувств невесты Саши, которая выбрала себе столь необыкновенную судьбу.

Приняв во внимание серьезность бумаг из уездной канцелярии, Абиш хотел поговорить об этом с отцом, но Абай предпочел вновь говорить о Павлове.

- Что могут знать всякие Оразбаи, строчащие жалобы на меня, о таком человеке, как Павлов? За кого они его принимают? Для них он - такой же вор, барымтач, как Саптаяк, Кусен, Мынжасар, Серикбай, которых эти нечестивые баи сами и прикрывают. Себя же они считают лучшими людьми, хотя не стоят и мизинца того же Павлова, которого называют вором и разбойником.

Абай говорил энергично, с пробужденным былым огнем в глазах.

- Благослови Всевышний таких сыновей русского народа! Когда-то наша степь, - после нашествия джунгар, - измученная, обескровленная великим бедствием, пришла под покровительство белого царя. Пришла со своим кротким, мирным народом, с беспредельными просторами степей. И первым послом степи в Россию был Алтынсарин. Я не связан с русскими узами сватовства, не приобретал дружбу с ними за взятки. Но я доверился искренней дружбе настоящего русского человека!

Молчаливо впитывая в себя каждое слово отца, соглашаясь с ним, Абиш кивал головой.

- Нет большей награды за мои труды, если они поставят меня во главе каравана моего народа, направляющегося в сторону благодатного края. Но благо дается непросто, добро достигается через преодоление тягот, это должны знать все. Разве легко было тем из русских, которых мы знаем и любим? Чего только не пришлось испытать поэтам Пушкину, Лермонтову, которых я считаю своими самыми первыми русскими друзьями. А Герцену? Чернышевскому? Даже наш друг Павлов и ему подобные, мало кому известные русские люди, свою тяжкую долю воспринимают спокойно, без всяких жалоб, словно переданное им от предков наследство.

- Я, скорее всего, не доживу до тех дней, когда в нашу степь придет совершенно иная жизнь. Когда мы будем жить по новым законам, справедливым для всего народа. Когда страна наша станет полностью независимой. Если мусульманские мудрецы столетиями обещают нам «конец света», «судный день», -то мне представляется, что будущее обещает нам «разумное грядущее», которое наступит «в недалеком счастливом будущем».

Молодежь из круга Абая слушала своего учителя в глубоком молчании. Сегодня они усвоили одни из самых значительных его слов назиданий.

Абай завершил свою речь. Достал и, встряхнув черную табакерку-шакшу, высыпал из нее на ладонь щепоть табаку. Заложив насвай за губу, молча оглядел добрыми глазами свое окружение. Дармен, Магаш, Какитай также молча переглянулись меж собой, и глаза их сияли радостью и благодарностью. Уже давно им не приходилось слышать от учителя таких горячих, значительных, страстных речей.

- Пусть исполнятся все добрые желания Федора Ивановича! Своим письмом он вдохновил Абая-ага, и мы услышали слова, каких не приходилось слышать уже давно! - воскликнул акын Какитай.

- Ага, ваши слова достойны того, чтобы записать их для грядущего... - сказал Абиш, учтиво подсказывая отцу, чтобы он писал не только стихи.

Весь круг молодых акынов согласился с Абишем - сверкающими взглядами, кивком головы, порывистым взмахом руки. На что Абай ответил сдержанно:

- Не я первым сказал об этом. Абиш, ты же знаешь стихи Пушкина:

Товарищ, верь, взойдет она,

Звезда пленительного счастья... -прочитал Абай наизусть, по-русски.

- Е, у русских подобные слова звучали из уст многих людей. Но у нас, казахов, еще не было человека, который посвятил бы будущему своего народа такие пламенные, прекрасные, сокровенные мысли! - И опять Абиш ненавязчиво выразил свое пожелание, чтобы Абай начал записывать свои мысли, высказанные в беседах, в кругу друзей, или приходящие к нему в часы уединения.

Абай ничего не ответил на это. Но Абиш, не желая отступать от своей мысли, взглянул в страницу письма Павлова и продолжал свое:

- Обратите свое внимание на то, как Павлов тоже прекрасно развивает мысль, которую недавно высказал наш ага. - И дальше Абиш стал читать письмо, сразу переводя его на казахский. - «Ибрагим Кунанбаевич, ваши сегодняшние труды, в особенности труды поэтические, создаются ради будущего. Они останутся жить в веках. В грядущем послужат на благо народа. И этому грядущему ничто не может помешать - никакие угрозы, преграды, наказания. Готовьте молодежь к встрече со своим будущим!»

- Прекрасно сказано! - восхитился Абай.

Он еще не брал в руки письма Федора Ивановича, теперь принял его от Абиша и стал внимательно вчитываться.

Вечерние сумерки этого дня застали Абая на пути к его аулу. Он приехал туда уже в темноте, спешился возле своей юрты, привязал коня. Подойдя к двери, приподнял полог, согнулся и, открыв дверь, заглянул в дом Айгерим. В юрте стояла кромешная тьма, никаких признаков присутствия человека. Да и снаружи, когда он подъехал, никто не подбежал к нему, чтобы взять повод коня. Просунув голову в проем двери, Абай позвал:

- Айгерим!

И тотчас, словно вспорхнув со стороны постели, сквозь темноту долетел до него ее мелодичный голос:

- А-а-а-бай! О, Аба-ай! Это вы? - и этот радостный голос отозвался столь быстро, словно Айгерим стерегла в темноте тот миг, когда в ее доме появится Абай.

Стремительно перешагнув порог, Абай пошел вслепую, раскрыв руки для объятия, порываясь навстречу теплу родного дыхания. Жаркое мгновенье, - и вот его рук коснулись ее нежные руки, в перстнях и браслетах.

- О, Алла... Айгерим, как я соскучился по тебе! - страстно заговорил он в темноте, обняв супругу. - Как нежно звучит твой голос, жаным! Как душа моя истосковалась по тебе, песня моя! Утешь меня скорее, отогрей мое сердце своим сладким дыханием, лекарь ты мой!

Тихим, звенящим от напряжения счастья, нежным голосом отвечала Айгерим - в той же кромешной темноте ночной юрты:

- Солнышко мое! Я тоскую, стыну без тебя, жаным! - Она спрятала лицо на груди мужа.

Со дня смерти Оспана все вокруг и они оба были в постоянном трауре. Оспан был любим Абаем и Айгерим больше всех остальных людей на свете. Немало времени проводила она в траурном доме, рядом с Еркежан. Когда издалека прибывали на поминальные молитвы родственники, Айгерим читала молитвы и пела плачи вместе с ними.

Долгое время у Абая не сходило с лица выражение безысходной скорби. Казалось, никогда уже не прояснится радостью его наглухо замкнутая