Путь Абая. Книга первая - Мухтар Омарханович Ауэзов

с зимы готовились к асу. Ранней весной, когда вот-вот должен был начаться массовый овечий окот, по степи прошло широкое оповещение с приглашением на ас покойного Божея, и были названы месяц, число и место проведения годовой тризны.

Роды Жигитек, Котибак, Бокенши, Торгай, объединившиеся с прошлого года, прикочевали к обширным пастбищам на джайлау Казбала. На поминках должна была быть разыграна большая байга, урочище Казбала с его просторными долинами как раз подходило для скачек.

На запад от этого урочища и расположено становье Ботакан, которое было выбрано аулом Улжан на текущее лето.

Абай и Ербол, вернувшись после поездки с чужбины, были рады сразу же окунуться во все важные новости и заботы родного края. Аул матерей Абая с утра до вечера в мельчайших подробностях обсуждал, как в других аулах готовятся к асу, чтобы самим сделать все не хуже.

Ербол заторопился домой, зная, что в его ауле тоже готовятся к участию в годовом асе Божея. Абай не уговаривал друга остаться, хотя расставаться с ним не хотелось. Но Ербол сам обещал вернуться назад дня через два, чтобы потом уже надолго оставаться рядом с ним.

На другой день по прибытии домой Абай имел долгую беседу с матерью Улжан, узнал обо всех событиях, происшедших со дня их отъезда к Бошан.

По словам Улжан, Кунанбай с весны, как только вернулся домой, созывал большие и малые сходки и, как можно было предположить, к чему-то опять готовился. После многочисленных тоев и щедрых угощений он добился того, что перетянул на свою сторону еще несколько родов. Одних он задаривал скотом, другим обещал что-нибудь заманчивое, третьих запугивал холодными угрожающими посланиями через гонцов - и в течение небольшого времени намного увеличил число своих приверженцев. Среди них были и фигуры весьма влиятельные, крупные, вроде премудрого Каратая, род Кокше, или не очень

влиятельные, но находившиеся в неопределенном положении в отношениях с Кунанбаем. Словом, ко времени кочевки на джайлау он почти всех прибрал к рукам, и против него оказались три-четыре крупных рода: Жигитек, Котибак, Топай и несколько других, не очень значительных и помельче.

Противники Кунанбая тоже с зимы готовились к предстоящим торжествам годовой тризны Божея, все свои силы и средства берегли для покрытия будущих расходов.

Учитывая все это, Кунанбай перед самой откочевкой на джай-лау объявил, что он требует возвращения всех пятнадцати зимовок, отданных во время его отсутствия в прошлом году. Пусть будущей осенью никто не думает возвращаться туда, пусть не оставляет там своего имущества и своих работников. Зимовки будут отобраны назад.

Предупреждение получили в каждом ауле. Кунанбай ничего не объяснял, не доказывал - волостной старшина просто разослал свои приказы. И ему удалось вернуть таким образом четырнадцать зимовок. Но на пятнадцатой вышла осечка. Это была зимовка на Чингизе, взятая Байсалом.

Распоряжение Кунанбая доставлено было Байсалу через посланников - Каратая и Жорга-Жумабая. Байсал спокойно выслушал их и просил передать Кунанбаю: «Мой салем волостному старшине. Мы знаем друг друга с детства, и никому другому, как ему, столь не известно, что у меня нет своей земли и зимовок. Кунекен не испытывает нужды в земле, он уже вернул себе четырнадцать зимовок. Пусть мою оставит при мне. Я потратил свои средства, устраивая там все по-новому, как мне хотелось».

Услышав ответ Байсала, Кунанбай пришел в ярость. В ту же ночь он вновь отправил назад Каратая и Жумабая с приказанием отставить всякие пререкания и немедленно покинуть зимовье.

В ответ на это, выведенный из себя Байсал ответил: «Я хотел призвать его к благоразумию, он не хочет прислушаться. Дело даже не в земле - он топчет меня, плюет мне в душу. Я его не задевал, хотел жить спокойно, а он решил снова меня свалить с ног и лежачего бить под ребро стальной пикой. Из-за этой земли он постоянно грыз покойного Божея, довел его до могилы. И моя жизнь для него не дороже! Но я буду стоять до конца! Ни на шаг не отступлюсь от этого зимовья!»

Опасаясь, что снова вспыхнет жестокая междоусобная свара, премудрый Каратай постарался как можно смягчить слова Бай-сала, но Кунанбая нелегко было провести. «Байсал не разговаривает так. Ну-ка, выкладывай все, что он сказал», - потребовал он, и Каратаю пришлось в точности повторить слова Байсала.

С того дня Кунанбай копил новую злобу на Байсала и Байдалы.

Однако из-за приближающейся годовой тризны Божея ему пришлось сдерживать себя. Все же для Улжан не остались скрытыми истинные чувства и намерения супруга. С самого начала исхода на джайлау кочевье Байсала и кочевье Кунанбая с молчаливой угрозой теснились рядом на караванных путях, иногда притираясь плечом к плечу, стремя о стремя. Когда аул Кунан-бая разбил свою промежуточную стоянку в долине Барлыбай, то рядом, в урочище Тонашак, расположился многолюдный аул рода Котибак. Кунанбай приказал гнать прочь от своих пастбищ их скотину. Тогда большой аул Байсала уже постоянно, с явным вызовом, начал останавливаться между аулами Кунанбая и остальными становьями Котибак. И джигиты Байсала отвечали тем же: палками гнали от себя скот иргизбаев.

Так, в постоянном соперничестве, во взаимном оттеснении с пастбищ, прошли путь через Кызылкайнар, Жыланды, Балашак-пак. Днем и ночью многочисленные скопления джигитов Котибак кружились вокруг аула Байсала, охраняя его. Аулы Кунанбая отстояли совсем близко. Малейшая искра могла вызвать большой пожар. Наверное, этого больше всего и желал Кунанбай. Старая мать Зере, понимая это, начала ставить свой Большой дом рядом с котибаками. Она сама решила призвать к порядку распоясавшихся джигитов обеих сторон и не позволять аулу Кунке творить бесчинства.

Улжан особенно огорчало нежелание Кунанбая считаться с тем, что не прошли еще годовые поминки по Божею, а он готов начать новую вражду. Ни разу не побывал на могиле Божея. Неужели целый год времени после его смерти не смягчил Ку-нанбая? Улжан заговорила, наконец, об этом со своим старшим сыном. Говорила с печалью в глазах, доверяясь сыну уже как вполне взрослому человеку.

Абай промолчал, сдерживая свои горестные чувства и мысли, пробужденные словами матери. Он сидел, нахмурившись. В этот день он сторонился всех, ни с кем не разговаривал. Ночью долго ворочался в постели без сна.

На следующий день вернулся Ербол. Друзья расположились в Большой юрте, пили кумыс.

Вдруг снаружи раздался голос Кунанбая, разгневанного чем-то. Дверь открылась, на пороге появился он, вошел, задержался на миг, обернулся назад и крикнул:

- Эй, Жумагул! Мырзахан! Подите сюда!

Когда два джигита вошли, Кунанбай быстро прошел на тор, уселся и прорычал своим низким голосом:

-