Венгерский рассказ - Клара Бихари

нее дочка уже на выданье, неродная, правда, но она ладит с ней, своей золоткой; они такие друзья, что водой не разольешь. «Поглядите только, вон она ладная какая. Что с ней, почему перестала танцевать, моя голубушка?»

Почему? Потому что заметила, что Берци от стакана вина с газировкой перешел к бутылке и толкует о чем-то цыгану, музыканту, который по будням работает дорожным мастером. Так, кажется, они пришли к взаимному пониманию, и теперь Берци, выставив указательный палец, поднимает руку и затягивает песню:

Вместе с лошадью с телеги полетел в колодец я.

Мать любимой рассердилась, зашипела, как змея.

Что мне гнев ее, на свете есть и большая беда:

Знаю, знаю, что любимой не видать мне никогда.

— Берци, — ложится на плечо не в меру расходившегося парня рука Вильмушки. — Пошли, не изводись из-за меня.

— Разве из-за тебя? Из-за твоей матери, мамочки. Она меня опозорила, превратила в своего кучера. Меня, понимаешь ли, меня, возчика «Освобождения»!

И он хочет выпить еще стаканчик, но Вильма хватает его за руку.

— Пусти! — шипит Берци.

Вильма только головой качает. Одной рукой держит Берци за запястье, другой тянется к бутылке.

— Заберите, пожалуйста, бутылку, — говорит она музыканту, — она ваша.

Берци лишь смотрит на Вильмушку, лишь хлопает глазами.

— Вот и развязался у тебя язычок, — говорит он.

— Да. Я же люблю тебя. И не хочу, чтоб тебе досталось от отца.

— Мне? — распетушившись, вскакивает Берци. — Так знай: именно потому мы и останемся здесь. Мне не указ ни кооператив, ни отец!

И он тащит Вильмушку к танцующим.

Знай Берци, что его ждет, какой он ни на есть смелый, не лез бы на рожон. Ведь не отца, а бригадира задел он, укатив без спроса на бричке. То, что старый Майша ему отец, это только ухудшает дело, только масла в огонь подливает:

— Осрамил он меня, позор на нашу честную, добропорядочную семью…

С тех пор как запряг старый Майша лошадь, как на посмешище деревни, восседая на телеге, поехал к станции встречать гостя, не выходит у него из головы поступок сына, негодует старик. Разыскать бы сейчас этого паршивца да в два счета разделаться с ним. Но нельзя из-за гостя, из-за ученого Дёзе Фаршанга, который даже на вид такой серьезный, почтенный мужчина, в пенсне и с огромной бамбуковой палкой.

Он, Дёзе Фаршанг, тоже знаток своего дела, краса и гордость ученых. Ему уже ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти, волосы у него седые, усы пепельные, и хотя он немного сутулится, все ж видно, что теперь он переживает вторую молодость. Не только из-за почета, который выпал на долю ему и его институту, а главным образом из-за того, что наконец-то сбывается его давнишняя мечта. Мечта превратить родину в самый красивый, самый обильный плодовый сад Средней Европы. Поэтому он разъезжает повсюду, поэтому переписывается с половиной страны, поэтому и последователей своих побуждает вступить на путь исследований, колесить летом по стране и выращивать «венгерочки», новые морозостойкие, нечервивящие сорта плодов. «Венгерочками» ласково именует он их, и если ученики привозят из Гечей или с Ноградских гор какой-нибудь неизвестный ему дичок, то он счастлив, радуется новичкам в своем питомнике, словно новорожденным детям. А если пишет ему о чем-то интересном какой-нибудь крестьянин, вроде заядлого садовода Шандора Пецёли?! Дёзе Фаршанг берет чемодан из свиной кожи, с которым в свое время объездил полсвета, и вот он уже с готовым планом в голове направляется в ту или другую деревню. Верней, в кооператив, потому что за кооперативом будущее, у него есть возможности для массовых посадок, научного наблюдения за ними.

Что, телега приехала за ним? Чепуха! Он уже путешествовал верхом на осле, да и на верблюде тоже. Тогда почему молчит, почему мнется этот крестьянин с открытым лицом и военной выправкой, его здешний хозяин?

— Скажите-ка, товарищ, — спрашивает он, борясь рукой за оглоблю, — что за человек этот Шандор Пецёли? Хорошо ли относится к кооперативу, в ладах ли с ним?

— Видите ли, товарищ профессор, — не расслышав хорошенько вопроса, отвечает старый Майша, ведь сам он сидит на телеге, а мысли его далеко, — мы ладим друг с дружкой. Земля велика, места нам вполне хватает. Только держитесь, пожалуйста, а то я сейчас погоню: дождь накрапывает. Не хотел бы я, чтоб мы промокли насквозь.

И потом — ну и разбойник этот старый Майша! — началась такая тряска, такое подбрасывание на ухабах, что нечего было и думать о разговоре, о дальнейших расспросах.

Они не промокли, всю дорогу мчались, спасаясь от приближающегося дождя, и к ужину подоспели (на ужин были жареные цыплята и ватрушка), но беседа между старым Майшей и профессором все-таки не клеилась. Не по вине ученого, а по вине бригадира животноводов. И Майше шепнула жена:

— Что с тобой, отец? Ты сидишь, точно муху проглотил.

«Может, мне попрыгать на радостях, пройтись колесом?» — подумал, но не решился сказать старый Майша и если бы мог, то отнес бы сейчас своего гостя на руках в кровать. Чтобы уйти поскорей, отодрать за уши этого парня, сбежавшего на бричке. Но разве уйдешь?

После ужина ученый Дёзе Фаршанг, расправив усы, от чистого сердца похвалил стряпню хозяйки, потом обратился к старому Майше:

— Я вижу, товарищ, вас ждут дела. Я не буду мешать, только проводите меня, пожалуйста, к моему другу-садоводу.

Эти слова поразили старого Майшу больше, чем гром среди ясного неба. Ну и профессор, даже в мыслях его читает. Напрасно он говорил гостю:

— Но, товарищ Фаршанг, дождь моросит, в такую погоду на дороге к винограднику ужасная слякоть.

Дёзе Фаршанга это не остановило. Он попросил у хозяйки сапоги, она сбегала к соседям за зонтом, ученый достал из своего чемодана фонарь, похожий на булаву, узнал, куда прячут ключ от дома на случай, если старый Майша где-нибудь задержится, потом уж он и хозяин, скользя, цепляясь за изгородь, пошли к виноградникам, то есть к стоящему в отдалении дому Шандора Пецёли, виноградаря и садовода.

«Что теперь будет?» — изводился дорогой старый Майша. Что подумает, за кого примет его профессор, если в запале отхлестает он по мордасам своего сыночка? Ведь определенно не кончится по-хорошему, мирно дело с бричкой. Знает он своего сына — норовистый, упрямый мальчишка, точь-в-точь как он сам в двадцать с хвостиком. Нечего делать, надо как-то рассказать профессору эту проклятую историю с бричкой, чтобы не огорошила она Дёзе Фаршанга, если услышит он ее от злопыхателей.

И он рассказал. Только начать старому Майше