Путь Абая. Книга III - Мухтар Омарханович Ауэзов

Выпив всего одну пиалу чая, он перевернул посуду вверх дном и выскочил из юрты, явно обидевшись на Абая.

После этого он и пришел на поэтическую сходку к молодым акынам с намерением уговорить кого-нибудь из них сочинить достойный ответ на едкие стихи Абая и Каракатын. Однако, из осторожности, он решил не торопиться с просьбою, присмотреться и не делать достоянием многих свое тайное намерение.

В этом молодежном уранхае самым старшим и наиболее опытным по всем вопросам жизни был гость из города, Павлов. Но он сидел со скромным видом, с растроганной улыбкой на устах, с удовольствием наблюдая за всем, что происходило вокруг него. Человек с научными интересами, Павлов занимался сравнительной антропологией людей разных рас. И сейчас, оказавшись в самой что ни на есть подлинной казахской среде, Павлов с огромным интересом подмечал, какое же разнообразие этнических типов наблюдается в среде этого народа. В отличие от рыжебородого синеглазого Байма-гамбета, Акылбай, старший сын Абая, был совершенно другого типа: с удлиненной головой, большим прямым носом, с темными бараньими глазами, с темной жидкой бородой, плоско ниспадающей с подбородка. И представителем совсем другого народа казался молодой Какитай, племянник того же Абая: круглолицый, скуластый, небольшой и подвижный, слегка курносый, круглоглазый, смуглый, - очень миловидный молодой джигит. И совсем молоденькая девушка Паки-зат, бледнокожая, с тонким розовым румянцем, представляла совершенно иное, калмыцкого типа лицо.

Два джигита, Абдрахман и Магавья, из того же рода Кунанбаевых, казались представителями какой-то другой расы: оба высокие, изящные, белолицые, с узкими губами, с тонкими изогнутыми бровями, и оба почти безбородые.

А смуглый Дармен с густыми черными бровями, с черными большими глазами, с высоким прямым носом и щеткою коротко стриженных темных усов совершенно выглядел человеком кавказского типа.

Дармен как раз начал исполнять свою балладу, сопровождая мелодическую декламацию игрой на домбре, когда в уранхай вошли Акылбай с Магашем, стали быстро раздеваться и усаживаться на свободные места. Вслед за ними вошел Шубар, но проходить не стал, остановился у двери, даже камчу не отложил в сторону.

Красиво звучал голос юного жырау, поющего о том, что было известно и дорого всем присутствующим. На его плечи накинут чапан с толстыми бортами и бархатным воротником. На голове залихватски заломлен новый легкий лисий тымак.

Певец сидел, нависая над столом. Перед ним была раскрытая тетрадь с записями, он пел, заглядывая в нее.

...В покое дни бесплодны, песни спят, Но в скорбный час бегут за рядом ряд И мечут жемчуг мысли, будто волны, Слова, подобны молниям, блестят.

.Я видел смерти яростный оскал, Я боль и стоны прошлых дней собрал.

Зло раскрывать и обличить пороки Акын - учитель мой - мне завещал,

.Я видел муки дедов и отцов.

Минувшего я слышал властный зов. Я помню: бий не пожалел младенца, Угасшего под вечер средь холмов.

Я слышу плач влюбленных до сих пор, И до сих пор им вторит эхо гор.

В их ледяных объятиях прочел я Проклятие - и руки к ним простер.

Я помню бия-кабана, и вот

С тобой говорю, о мой народ!

Абай дал слову мощь, а песне - душу, И голос мой в тебе не пропадет.

Павлов попросил Абиша, чтобы он подробнее пересказал концовку дастана. Магаш, Какитай, Мука и Алмагамбет наперебой выражали свое восхищение. Послушав Абиша, Павлов присоединился к остальным.

Один Шубар, стоявший у выхода, не выразил никаких чувств восхищения. Наоборот, он остался суров с виду, похлопывая черенком плетки по ладони. Он не слышал дастана с самого начала, - но ему было достаточно и того, что он услышал. Показывая плеткой на Дармена, затем тыча ею в тетрадь, лежавшую на столе перед акыном, Шубар заговорил холодно, неприязненным осуждающим тоном.

- Это не искусство, а ядовитая отрава. Жестокий Бий-Кабан, о котором говорится в дастане, - ведь это святой ару-ах целого племени, глубоко почитаемый народом и в наши дни. Куда тебя заносит, Дармен? На что ты замахиваешься? Хочешь, чтобы содрогнулись сердца старых людей и чтобы в страхе согнулись совсем молодые, наша юная поросль? Абая-ага называешь своим учителем... Но ты понимаешь, что этой поэмой своей ты наносишь нашему Абаю непоправимый вред? Найдутся многие, - враги, недовольные его записанными «Словами назиданий», которые прямо обвинят агая в том, что это он надоумил тебя написать такую пакость. Нигде не надо читать подобный дастан, вот что я скажу!

Из всех присутствующих в уранхае акынов круга Абая Шу-бар самый старший, он уже был широко известен в народе, побывал во власти, в племенных делах слыл самым деловитым и расторопным. И в первую минуту не нашлось никого, кто мог бы возразить Шубару.

Но не стал отмалчиваться Абдрахман, который был совершенно не согласен с Шубаром. С досадою взглянув на него, Абиш резко возразил:

- Шубар-ага, ваши слова достаточно сердиты и жестоки. Хотелось бы мне знать, что так сильно задело вас за душу?

Шубар тотчас ответил:

- Да, задело меня, поэтому я и говорю сердито. В ваших стихах и дастанах сегодня поносите вы почтенных биев, а завтра начнете поносить ханов и султанов, потом и вовсе поднимете руку на святые устои ислама! И все это с присловьем: «Русское лучше! Русское истинно!», «Святая Мекка переместилась к русским!», «Все хорошее - у русских!». Ну и куда мы ведем свою молодежь? Во что превратим наш исконный степной аул, стоящий на просторах Арки уже тысячелетия? Вы хотите погубить душу нации - наш аул?

Он выкрикнул это с большим чувством, - давно уже все это накипело у него на сердце.

Абишу было ясно, что обвинения Шубара направлены не на юного Дармена, а на самого Абая. И в душе Абиша вспыхнуло гневное пламя возмущения и протеста.

- Вот как! Восславляя древний аул Арки, вы наш аул, аул Абая, - считаете заблудшим аулом! - воскликнул он. - Вы считаете, что мы утеряли направление Мекки, что наш аул потерялся между исламом и русскими. А вам не кажется, что только наш аул сейчас знает, где находится для казахов их подлинная Мекка и священный Кааба? Вы хотите отпугнуть нас от русских... А сами что делаете? Вы ползаете перед ними, перед Никифоровым, Казанцевым, перед губернатором - чтобы только получить из их рук любую власть - и попользоваться ею ради своей выгоды.

- Нет! Власти мы хотим, чтобы просто выжить под русскими! Чтобы народ защитить!

- А кто вам угрожает? Таким, как вы, ничто не угрожает. А вот вы,