Современные венгерские повести - Енё Йожи Тершанский

Разговаривая, мы миновали раскладную кровать и пошли к противоположному краю огорода.

— Ищи метод — и ты почти победил! Вот сюда, вдоль этих кустов.

В церкви звонили. На улице перед домом с грохотом проехал трактор.

— Сегодня я немного запоздал, — сказал он, — в это время я уже завтракаю…

Возле кустов он остановился.

— Вот мы и пришли.

Держа банку в руке, он указал на землю. Здесь были такие же дырочки в земле, одна подле другой. Те же дорожки, тропинки, муравьи.

— Кто знает, почему они злятся друг на друга? — сказал граф. — Ну да это их дело, не так ли? Я думаю, они просто глупые. — Он опустился на корточки и вытряхнул муравьев из банки. — Вот она, поучительнейшая картина! — сказал он. — Ну, не глупышки ли они все? Взгляните, одного уже убили!

Граф постучал по банке. Затем поставил ее на землю и, отряхнув ладони, поднялся.

— Здесь уже нет нужды во мне. Согласны? — Он взглянул на меня. — Пойдемте позавтракаем со мной.

Возле кровати на низеньком стуле — его, должно быть, только что принесли — стояли на белой салфетке две чашки, сухарики, чайник, масло, мед, колбаса.

Теруш, женщина с детскими глазами, шла по дорожке к дому.

— Так позавтракаете со мной?

— Спасибо… Я только чаю выпью!

А Теруш шла к дому, по пути выгоняя с огорода кур и цыплят.

20

11 часов.

Я лежал на свежескошенной траве, смотрел на небо. Солнце жарило уже в полную силу. Небо было высокое, безмерное и удивительно чистое — нигде ни облачка. Налетавший время от времени слабый летний ветерок доносил ко мне в легком своем дуновении далекие звуки. Где-то затачивают косу, — должно быть, в кооперативе или в госхозе косят новину. По дороге громыхает тягач. Вдалеке пыхтит трактор. Еще дальше работает молотилка, ее беспрерывное стрекотание напоминает жужжание пчел, шмелей, мух. Где-то кто-то перекликается, но от расстояния и жары все звуки доносятся глухо, навевают дрему…

На дороге останавливается пролетка. Я набрасываю на плечи рубаху, оглядываюсь, все вокруг сверкает у меня перед глазами.

Директор госхоза отодвигается в угол.

— Запоздали мы малость. Заснул?

— Нет.

Кучер оглядывается.

— Яблоко хотите?

— Хочу.

Он достает из-под сиденья несколько яблок и протягивает мне, не оборачиваясь.

— Кислые. Ничего?

— Даже лучше.

— Чего уж там лучше… Пивка бы или винца холодненького… Захотите еще, скажите, их здесь много.

Лошади однообразно кивают, хлещут себя хвостами. Потом, вскинув головы, трогаются и вскоре переходят на рысь.

— Ну, что твой граф?

— Да ничего! — отвечаю я.

— Все муравьев своих таскает?

— Таскает! Как раз заканчивал, когда я к нему пришел.

— Ну, видишь! Еще и так можно время убивать. Он едва завидит мою пролетку, уж так кланяется, как и я не кланялся, когда батрачил у него. Однажды встретились мы с ним случайно в аптеке, я и говорю ему — он как раз со стула поднялся: «Послушайте, бог с вами, чего это вы все кланяетесь? Когда я батраком вашим был, и то вам так не кланялся! Раз уж хотите поздороваться, здоровайтесь по-хорошему, а шута из меня не делайте! Ведь и я раньше не от души приветствовал вас, так к чему же теперь эти низкие поклоны?» С тех пор он только кивает при встрече… Останови-ка у косарей, — обратился директор к кучеру. — Я передам с ними жене, чтоб не ждала к обеду. — И снова обернулся ко мне: — Поедешь в район со мной?

— Зачем?

— Маленького Бени Кочиша в техникум не берут. Из-за общежития. Говорят, мест нет. Мне только что бабка его сказала.

— Я не поеду. Сойду у Анти Балога.

— Тогда давай сперва к Анти! — сказал он кучеру. Потом закурил и выпустил клуб дыма. — Вот поеду дела маленького Бени улаживать… А ведь ты видел: парнишка и разговаривать со мной не хочет… Даже не здоровается. Ни со мной, ни с секретарем райкома, ни с председателем сельсовета… Даже со мной, говорю, не здоровается!

Я выбросил окурок.

— Поспать бы сейчас. — И откинул голову на спинку сиденья.

Вдруг я услышал голос кучера:

— А этот несчастный что здесь делает?

По дороге шел Генерал. Вытянувшись в струнку, он шагал четко, по-военному и, когда мы поравнялись с ним, приветственно поднял руку.

Он был серьезен — и приветствовал нас, как равных.

1964

Перевод Е. Малыхиной.

Тибор Череш

ХОЛОДНЫЕ ДНИ

Вместе

— Как сумели сосчитать мертвецов? Это просто немыслимо! Три тысячи триста девять! Из них двести девяносто девять престарелых! Непостижимо! Что значит престарелых? Ведь это невозможно установить! Тем более задним числом. Вам это понятно, господин капитан? Как при таком сильном морозе могли различить людей среднего возраста, пожилых и престарелых. Да простит меня общество…

Под обществом Поздор имел в виду троих заключенных, находившихся с ним в одной камере. Его громкие размышления тут же глохли в ее тесных стенах, не отразившись от них эхом. Вверху — окошко, напротив — дверь. Все очень примитивно.

— Холодно, — проговорил Сабо, самый закаленный из них, как бы продолжая рассуждения Поздора.

А между тем на дворе было лето, и окошко, на их счастье, выходило на юг, так что даже в конце зимы сюда постоянно, хоть и ненадолго, заглядывало солнце. Сейчас оно скользит мимо. Только узкая золотая полоска виднеется снаружи на карнизе.

— А зимой вам не было холодно? — спросил Поздор.

— Нет, зимой я обычно не мерзну.

Они снова помолчали. Поздор ждал, что и остальные двое вступят в разговор. Старший лейтенант речной флотилии, например. Но тот не отзывался.

— Странный вы человек, Сабо. Вы и тогда не мерзли?

На это так сразу не ответишь, тут нужно было немного подумать, вспомнить…

— Нет, тогда я мерз. На второй день. Целые сутки до рассвета.

Все ждали, что он продолжит рассказ. Ждали с любопытством, но на этот раз даже Поздор не стал задавать наводящих вопросов. Почему всегда только он? А эти как воды в рот набрали!

Чувство упрямства возникло в его душе совсем недавно. Он даже руку положил на грудь, словно желая нащупать его где-то в области сердца. Нет, назло всему — нет!

Тут ему пришло в голову, что он обидел Бюки, назвав его капитаном, хотя тот ведь уже третий год майор (а может, и четвертый).

«И как я мог это забыть? Наверно, потому, что не видел его в этом чине. Ну да, разумеется, Бюки