Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов

новым браком взбудоражило всю семью, другим женам это не нравилось, и поэтому Кунке сообразила, что этим надо воспользоваться. Первой ее мыслью было протестовать, однако она решила посмотреть, как к этому отнесется Улжан. Если та даст согласие, а Кунке запротестует, положение ее ухудшится, и она потеряет благорасположение супруга... Поэтому Кунке решила выждать и послала к Улжан скорого гонца. Оттуда быстро пришел ответ: Большой дом не только не соглашался, но резко осудил Кунан-бая. Вот тогда и стала Кунке чернить Улжан в глазах мужа, делая вид, что полностью приняла его сторону.

Показывая ему, что она и на самом деле была для него самой разумной и верной женой, одобрила Кунанбая.

- Привози Нурганым прямо ко мне, - радушно пригласила она. - Пусть живет у меня. А Улжан ей не даст житья! Изведет ее! - И все получилось, как она предполагала. Кунанбай привез Нурганым в Карашокы. Зато в продолжение двух месяцев он совсем не появлялся в Жидебае. И в те дни, когда Жумабай и Жакип ездили туда на переговоры с Абаем, Кунанбай все еще был в состоянии размолвки с Большим аулом.

В конце разговора с Жакипом Абай затронул именно эту семейную рану. Абай не захотел сдержаться и нанес неожиданно меткий, сильный удар. К этому добавилось бедственное положение голодающих родичей. Два тяжелых переживания сошлись в его сознании и привели к открытому бунту против отца.

Прошло всего пятнадцать дней, но они протянулись словно несколько месяцев. Самый конец зимы обрушился на людей жутким бедствием джута. Невероятно тяжело прошло начало апреля. И если обычно апрель считается месяцем первых зеленых побегов, то на этот раз он принес с собой мор и голод. Время это запечатлелось в памяти народной как «джут последнего апрельского снега» или «весенний джут».

Через пятнадцать дней после того как пострадавшие от джута получили приют в урочищах Кунанбая, вдруг резко потеплело. Подул теплый южный ветер. Месяцем раньше этот ветер был бы встречен людьми радостным возгласом: «Вот и весна пришла!» Но в этом году радость оставшихся в живых была одна - что они уцелели после такого страшного бедствия.

Избавившись от запретных приказов Кунанбая, Абай и Ул-жан полностью отдались заботам о спасении голодающих и их уцелевших стад. Целыми днями не сходивший с седла Абай совершенно исхудал, лицо его обветрилось и потемнело.

Однако его добрые старания и благие труды не оказались напрасными: были спасены около полутора тысяч овец и все поголовье крупного скота пятидесяти аулов.

2

Теплые весенние ветры быстро растопили снег в степи. Вскоре не только очистились от снегов равнинные пастбища, но и на склонах высоких холмов предгорья появились темные проплешины. Задержавшийся снег торопился теперь как можно скорее уйти. Наступила пора, о которой в народе говорят: «Земля пробудилась после зимней спячки».

И солнце разгорелось сиятельно, по-весеннему, а по небу быстрыми вереницами побежали караваны белых кудрявых облаков. Народ, тесно набившийся в зимники Жидебая, заспешил обратно к своим оставленным зимовьям. Начинался весенний окот, уже были случаи появления первых ягнят. Люди, нашедшие приют и спасение у родственников, должны были теперь позаботиться о том, чтобы провести массовый окот и сохранить весенний приплод уже на своих зимовьях. Быстро собравшись, пришлый народ всего за пару дней вернулся на свои прежние места.

Бесконечные слова самой искренней благодарности звучали из уст старых и молодых, покидающих спасительный приют в ауле Зере и Улжан.

После того как гости покинули их аулы, Улжан открыла своим домашним, что выбраны и съедены все зимние запасы мяса. В тот же день пришел старый чабан Сатай, который обрисовал хозяйкам удручающую картину всех потерь аула.

Не очень удачной оказалась отчаянная работа по очистке снега на пастбищах для ослабевших в дни джута спасаемых овец. Таким способом удалось спасти далеко не всех овец -около двухсот голов за эти две недели все-таки пали на плохо расчищенных ослабевшими людьми снежных полях. Абай видел трупы животных, с каждым днем скапливающиеся все больше на пастбищах вокруг зимовья, однако ничего не говорил об этом матерям в Большом доме, чтобы не огорчать их.

Из пяти-шести аулов, являвшихся хозяевами этих пастбищ, падеж в собственных стадах наблюдался только в Жидебае, а в Мусакуле у Такежана не было никаких потерь.

Размер поражения по джуту определяется не только количеством погибшего скота в зимовьях. Когда сошел снег, земля стала подсыхать, вернулись с дальних выпасов лошади. По виду табунных коней сразу можно было понять, что на их долю также выпали тяжелейшие испытания. Медленным ходом, за несколько дней доплетясь до Жидебая, табуны Кунанбая оказались значительно поредевшими. А те лошади, что уцелели, выглядели неузнаваемо жалкими. Знаменитые крутогрудые жеребцы из кунанбаевских косяков и плодовитые кобылы, наедавшие жир на отгульных пастбищах, до жути истощали и превратились в живые скелеты. Шерсть на них потускнела, по-дикому отросла, взлохматилась и сбилась в колтуны. Ноги как будто вдвое вытянулись, обвились вздутыми жилами и обросли громадными костистыми мослаками.

И странно, зловеще, непривычно выглядел табун, в котором среди обессиленно бредущих лошадей не видно было ни одного жеребенка. По всей округе Причингизья уцелела лишь часть косяков Кунанбая, а также выжили немногие лошади остального Иргизбая. Кое-что сохранилось из конского поголовья табунов Суюндика, Байсала и Байдалы.

Плетясь друг за другом, кони бесконечно длинными рядами шли по степи, медленно тащились к своим зимовьям, напоминая шествие душ грешников в Судный день, как это представляется в священных книгах.

Кунанбай, Байсал и другие сильные владетели сохранили свои табуны, всю зиму неустанно посылая гонцов к табунщикам, заставляя их перегонять лошадей с места на место, занимая пастбища малочисленных слабых родов по всей большой округе. Теперь пережившие весенний джут лошади отъедятся на открывшихся из-под снега пастбищах, наберутся сил, полностью оправятся. Можно сказать, что они спасены.

Совсем иное положение было у других, слабых родов. Если бы табуны у них сохранились так же, как у сильных баев Тобыкты, то можно было бы посчитать, что джут ничего лишнего не унес. Если у всех тобыктинцев уцелело до тысячи голов лошадей, то у родов Торгай, Жуантаяк, Топай, Бокенши и Жигитек сохранилось всего по сорок-пятьдесят, семьдесят-восемьдесят лошадей из тысячи.

Именно эти числа яснее всего рисуют картину последствий стихийного бедствия, ужаснувших народ и навсегда оставшихся в его печальной памяти. В дни апрельского джута каждый род, каждое племя, каждый человек были озабочены собственным выживанием. Почти прекратились сообщения и встречи между людьми. По степи словно пролетел губительный, страшный ураган. У кочевников был один