Солдаты Апшеронского полка. Матис. Перс. Математик. Анархисты - Александр Иличевский

В ту ночь стрелки прыжком настигли час рассвета.Ночью бессонница читала мне Коран, я записывал:«Терпи, мое время, мой разум, душа…»На рассвете лег, потолок закачался, как дно лодки,через всё тело поплыла сквозь плоть,разрывая прутьями ткани,потянулась долгая птичья клетка,узилище, геометрия зла, мышца абстракции.Я замер в предчувствии, что со мнойвновь случится припадок, как в ту ночьсо второго на третье января,когда каждая клетка тела открыла око числом,и даже пот, стекающий у меня со лба, —одна его струйка стала единицей, другая четверкой,а судорога скрутила ноги в семь и девять.Я успокоил Гюнель и отправил ее спатьв соседнюю комнату. А сам в 7:10вышел из дому за цветами, очень хотелосьвзять в руки тюльпан, успокоиться,вдохнуть его пряность, его черно-алую бездну.Я собирался вернуться часа через два,хотя не знал еще, где возьму цветок.Я продвигался к тюльпану в бреду, спасительно,судорожно помня о том, что друг моего детствабыл Адмиралом тюльпанов, обладалцелой плантацией, прохладные, скрипучиелистья полно и туго лежали в ладонях…Вчера весь день в кармане пролежали 26 манат,26 – икона хуруфитов (26-я сура, «Поэты»).Пять из них я отдал Аббасу, чтобы купилзерна для птиц. Итак, теперья владел 21-й сурой, «Пророки».Я отсчитал от ворот сорок шагов и встретил старуху.Я заговорил с ней, спросил, где работает.«Уборщицей в Доме культуры. Пенсии не хватает.Сыновья помогают редко».Я вложил деньги в шершавую ладонь труда.21-я сура зазвучала в линиях ее судьбы.Я огляделся и ничего, кроме солнца, не увидел.И тогда я пошел прямо за восходящим светилом.Я принял его за тюльпан, я возжелалзаглянуть в его черную сердцевину.Никуда не сворачивая, забыв о себе.Миновал кинотеатр и за бензоколонкой всталперед забором с витками колючей проволоки.За ним высился лес ветвистых антенн.Они гудели от ветра.Я взобрался на пригорок, нетерпеливообдумывая, что делать дальше.Солнце влекло меня за собой, торопило.Из дыры в заборе вытекла собака.Вдруг предо мной возник подросток.– Что это за место? – спросил я его.– Запретная зона. Как только перелезешь,сработает сирена, прилетит охрана.– Кого ты любишь больше всех на свете? —спросил я ребенка. – Родину, маму. Бога.– Ты совершаешь намаз? – Нет. Я покане могу. Моя мама совершает намаз.– Понимаю тебя. Я тоже пока не в силах. Скажи,как обойти это проклятое место?Я хочу всегда идти прямо.– Тогда иди налево, через кладбище. Но будьосторожен, там стая одичавших собак.Подбери палку, насобирай камней.Я поблагодарил и прошел через кладбище,оглядываясь на портреты умерших,блестевшие от росы. Покойная сила мертвых душволновала мои мысли. Я лег на землю ничком,прислушался. Скоро я снова вышелна прямой путь. Но почти сразу остановилсяперед стелой. На ней сидела птица.Как над добычей, она распростиралакрылья, изгибала шею. Я подошел к водителюстоявшего рядом автомобиля и спросил:– Зачем здесь этот памятник, откуда?– Не знаю. Ты ведь сам знаешь.– С чего ты взял? Я здесь впервые.– От твоего лица идет сияние.– Как же выйти на прямой путь?– Впереди тоже есть статуя, статуя льва,от него – поднимайся выше.Я дошел до льва, он смотрел на плакатс изображением президента,указывающего наследнику путь в будущее.Лев мне не понравился, я принял его за идола.Я обошел его, закидывая камнями.Сошел, испачкав всю куртку известкой,сбросил ее под куст и стал подниматься выше.Дорогу мне преградило деревце.Я передвинул его, чтобы идти прямо.По дороге я спросил у старухи,подметавшей тротуар:– Куда ведет этот прямой путь?– Он ведет всё прямо и прямо.Подождала, спросила трогательно, с заботой:– Сынок, ты тоже болен?– Нет, а в чем дело?– Мой сын душевнобольной. Он тожевыходит из дому и не может найти дорогу обратно.А ты, ты умеешь возвращаться?– Да, я умею. Я поэт и переводчик. Со мной всё в порядке.Я пошел дальше, хотелось пить, отдохнуть.Тут я увидел траурную палатку.Подошел, поздоровался, пролепетал благословение,сел и попросил попить. Мне принесли чайи на блюдце шесть фиников.Я отпил и заплакал. Ко мне подошли,спросили, в чем дело. Я мотнул головой:«Ничего, всё в порядке». Я выпил кипятоки съел четыре финика. Я спросил имяусопшего человека. «Гюнель», – ответили мне.Поблагодарив за всё, я снова вышел на прямой путь.Солнце уже взошло над горизонтом.Вдруг мысль мелькнула в мозгу птицей:дойти до острова Артем, попроситься к Гюнель,к бывшей однокласснице, в которую был влюблен мой друг,Адмирал тюльпанов, пропавший в Америке…Попроситься на чай к Гюнель, заняться с нею любовьюи после двинуть, как в детстве, на эстакаду,уводящую в море, далеко-далеко, достичь той точки,когда вокруг нет ничего, кроме горизонта и моря,нет никакой земли, а только волнистая нитка эстакадытянется в море, возможно, до самого Ирана,и мне пригрезилось, что, как Христос по водной глади,я в конце концов смогу дойти до Мекки,а может, и до Иерусалима.Я шел вдоль трассы, и автомобили пронзали меня,как пушечные ядра. Я миновал Мардакяны.Я шел мимо бакинских сел, выходящих к морю,в виду их мне дышалось легче – моредавало свободу груди, и я мог раздышаться в Иран,в Исфахан, в Шираз, мне было легче, когдаглаза ласкали горизонт или обрезались им,его лезвием, источая слезу. Я не заметил,что слезы давно заливали мои щеки;при порывах ветра леденела влажная кожа.Я прошел мечеть, мусульманское кладбище,христианское кладбище, где заметилсреди крестов одинокую мужскую фигуру.Я шел за солнцем и чувствовал, как все цветы,все солдаты-тюльпаны поворачивают за мнойсвои лица, тянутся постичь прямой путь.Все пчелы, очнувшиеся от спячки,выравнивают линии своих полетов.Наконец я взобрался на холм.В небе прямо надо мной парил сокол.Я видел строй его перьев. Светлый сокол то приближался ко мне,и я тянулся ему навстречу, но птица снова отдалялась.Противоположный склон холма завершался обрывом,и я присел на вершине передохнуть, подумать.Скоро мне навстречу поднялся человекв соломенной шляпе. Венок из засохшего хлебана голове – символ затаенной смерти.– Стой! – приказал он мне, и яостановился, готовый уже прыгнуть с откоса.Он кого-то позвал по имени, и вдруг,как из-под земли, показался мальчуган,пяти-шести лет. – Давай топор!..Мальчик обернулся и поднял топор,огромный, как у мясников, размером с плаху.Палач вознес его над моей головой, спросил:– Что есть прямой путь?– Ислам, – ответил я мгновенно.– Молись, сейчас ты умрешь.Солнце высекло искру о край лезвия.Глядя ему в глаза, я прочел «аль-Фатиха» и «Ихлас».Ангел шептал отрешенно вместе со мной, а когдая произнес последние слова, опустил топори спросил помощника: – Может, свяжем его?Потом спросил меня, кого я ищу. Я выпалил наугад:– Своего брата, Илью.– Кто он?– Не знаю, – ответил я. – Я не знаю, кем он стал.– А кого ждем мы?– Не знаю.Только сейчас я вспомнил о Гюнель,о ее доме, может быть, она ожидает меня?– Как ты сюда добрался?– Поднялся с дороги.– Что ты тут делал?– Сидел. Долго сидел. Сокол хотел сесть мне на голову.– Отойди, отойди от меня, – вдруг выпалил человекв соломенной шляпе. Он испугался, мой палач,попятился назад: – Я тебя боюсь!– Извини, я не хотел тебя напугать,я только ответил на твой вопрос.Мы вместе спустились на дорогу.– Куда ты идешь? – снова спросил палач.– Я пришел сюда по прямому пути,а теперь должен вернуться. Как мне добраться?– Иди так же прямо, сам путь тебя выведет.– Ко мне больше никто не прицепится?– Иди, не бойся.И я снова пошел. Дул ветер, жарило солнце.Послышался лай, от христианского кладбищако мне мчались три собаки. Я стал громко молиться:– Аллаху акбар, аллаху акбар!Собаки поджали хвосты, убежали прочь.Я пошел вслед за грузовиками, везшими каменьиз карьера, и вскоре вышел на трассу.Я умирал от жажды. Как вдруг я услышалза спиной стук женских каблуков.Я не обернулся, снова стал молиться:– Аллаху акбар, аллаху акбар.Звук шагов исчез так же, как и появился.Я дошел до села Халла и селна автобусной остановке передохнуть.Не знаю, сколько уже я прошел, и не помню,вскинул ли я руку или водитель сам притормозил,но милостью Божьей через мгновенья я ехал в город.Рядом с водителем сидел смуглый парень,его стриженая голова вся была иссечена шрамами.Я попросил подбросить меня до метро «Азизбеков».– Чем ты занимаешься? – спросил пассажир.– Я поэт и переводчик.– Прочти что-нибудь, можешь?Я прочел «Натюрморт, две жизни».– Ты ученый? Ты похож на ученого,твое лицо источает свет, – сказал водитель,которого звали Амир.– Нет, я не ученый,просто я много читаю, – ответил я.– Почему ты совершил этот путь?– Не знаю. Он мне был необходим, как дыхание.– Тебя ждут дома?– Не знаю. Точнее, я бы не хотел этого знать.– Государство обязано помогать, выплачивать пенсию, —сказал парень с иссеченной шрамами головой.– Почему так думаешь? Зачем это? – спросил я.– Ты же с приветом, что у тебя в голове?Мы подъехали к метро, парень приоткрыл дверь.– Ты совершаешь намаз? – спросил он.– Нет, пока не могу.– Так вот, тебе надо совершать намаз.– А сам ты совершаешь?– Да, было дело, потом бросил.– Как так? Почему бросил?– Есть более высокие способы приблизиться к Богу, —после этих слов он попрощался и вышел.Я пересел на его место и спросил у Амира:– Почему ты не взял с него денег?– Я же его, как и тебя, подобрал на дороге.Минут через пятнадцать мы были на набережной.Я снова решил заночевать на бульваре.Я долго стоял в темноте, вдыхал море и думал,вот она – моя душа: вся она здесь, предо мной.Я стоял и плакал, следя за огнями в море.

ОКНО