Современные венгерские повести - Енё Йожи Тершанский

— Успокойтесь, ваше преподобие. Нам, быть может, и было бы стыдно, если бы мы не бежали в арьергарде, прикрывая отступающие войска, в том числе и немецкие…

— Помилуйте, неужели вам не понятно…

— Понятно, святой отец…

— Что? Не будем играть в прятки… На этот несчастный народ, на эту беззащитную паству надвигается фронт. Неужто мы должны отдаться на милость победителя? И какого… Пока еще не поздно… даже сейчас, если собраться с силами…

— Наши с вами силы, ваше преподобие, надо было рассчитать перед началом войны.

Грета устало отступает:

— Да, но что же нам делать, сын мой? Разве можно… в столь грозный час… употреблять такие низкие слова… Этот господин рассказывает, простите, о клозете, когда я даже не уверен, смогу ли завтра отслужить мессу.

Галлаи залпом осушает рюмку. Ужас, сколько он может выпить!

— Да дело-то не в клозете! А кстати, как по-вашему зовется место, куда люди ходят по нужде? Туалет? Это больше ласкает наш слух? Ладно, пусть будет туалет, но не в нем суть. Я чуть не умер от горя, когда там, в Маликине, осколком убило моего денщика. Помнишь, господин старший лейтенант, Дюлу Риндача? Бедняга был очень славным малым и порядочным человеком, хотя я частенько сердился на него; этот Риндач, будучи строгим моралистом, приверженцем Иеговы, подыскивал мне ночлег только у дряхлых старух; а однажды и кровать оказалась столь же дряхлой и развалилась подо мной; утром я вышел из комнаты с исцарапанным лицом, словно всю ночь воевал с легионом воинственных амазонок.

Галди делает вид, будто его вовсе не интересует разговор и задумчиво попыхивает сигарой, провожая взглядом поднимающиеся вверх кольца дыма. Нечего сказать, хороших гостей я ему преподнес, теперь он и обо мне бог знает что подумает. Впрочем, не все ли равно, что подумает барон, мне это совершенно безразлично, меня даже потешает грубость Галлаи. Йожеф, бесшумно открыв дверь, пропускает в салон баронессу. Она одна. А где же двое ее сыновей? Нет дома? Или их просто не позвали на ужин? Спрашивать не хочется, да и некогда. Баронесса двумя годами старше своего мужа, волосы ее уже серебрятся, но фигура как у молоденькой девушки; кожа матовая, глаза живые. Она молча кивает, и мы переходим в столовую. Хозяйка первая садится за покрытый ослепительно-белой скатертью стол. В своем лиловом бархатном платье она словно налившийся бутон пышной фиалки. Нам подают холодного карпа, потом немного крепкого бульона, за ним шпигованного фазана, телятину с грибами, зажаренные до хруста свиные отбивные. Когда вносят пуншевый торт, баронесса сама молча разрезает его. И вообще за весь ужин она не проронила ни слова, поэтому никто и не решался заговорить. Баронесса ела, глядя поверх тарелки куда-то вдаль, но тем не менее неподражаемо ловко орудовала ножом и вилкой. Но вот глаза Галлаи засияли — наконец-то открывают шампанское. Он пытается разглядеть, какой оно марки. Галлаи наелся до отвала, несколько раз незаметно, под салфеткой он отпускал поясной ремень, но при виде бокалов шипящего бледно-желтого шампанского им овладевает такая неуемная жажда, что у него едва хватает терпения дождаться, когда хозяева начнут пить. Баронесса порывисто встает. Она лишь подносит свой бокал к губам и тут же ставит его на стол. Протягивает руку мужу, Галди целует ее долго-долго, словно желая придать этому поцелую какой-то важный, необычный смысл. Баронесса направляется к выходу. В ее красивых глазах блестят слезы. Вернувшись, она обходит всех гостей, каждому протягивает руку для поцелуя; и, опередив священника, первая прикладывается губами к его чисто вымытой загорелой руке. Затем медленно, склонив голову, хозяйка выходит из столовой. Воцаряется тишина.

— Да, господа, — наконец произносит барон, — это нечто вроде прощального ужина.

Священник встает, подергивая от волнения головой. Секретарь управы, весь вечер, наверно, боявшийся услышать именно эти слова, с позеленелым лицом спрашивает:

— А вы все взвесили, ваше сиятельство? Народ может голову потерять, если узнает… Да и фронт вот уже две недели стоит на одном месте, того и гляди, их назад оттеснят, все может статься, ваше сиятельство. Ведь ваша семья уже шестьсот лет владеет округой, нельзя же так, вдруг…

Галди медленно поднимается.

— Прошу пожаловать в салон. Жена вечером не пьет кофе, но нам не повредит, да и коньячку попробуем.

Геза подходит к барону.

— Не сочтите за навязчивость, но у меня есть замечательное успокаивающее средство. Если баронесса изъявит желание…

— Спасибо, доктор. Моя жена этих средств не употребляет.

Горячий кофе уже разлит. На столике коньяк, сигареты, сигары. При нашем появлении в салоне старый слуга бесшумно закрывает за собой дверь напротив. Галди поудобнее усаживается в низкое кресло, жестом приглашает и нас последовать его примеру.

— А ты, Эрне, не советуешь мне остаться?

Голос у него холодный, тем не менее он произносит эти слова скорее приветливо, чем с иронией.

— Не знаю, право, что и сказать.

«Шестьсот лет…» — заикаясь произнес секретарь управы. И вдруг после одного богатого и безмолвного ужина наступает конец всему, что выглядело таким прочным — от древних стен до ножек кресел. Весь этот мир рухнул, хотя грохота его падения и не было слышно. Стало быть, Галди бежит. Этот прощальный ужин не может означать ничего иного. Тщетно утешать себя тем, что он уедет, а я останусь. К сожалению, не в этом дело. Как ни стараюсь я дышать ровно, подобно пловцу, я тоже бегу. Только не прихватил с собой никаких ценностей и не знаю, куда бежать. Все бегут. Одни спасаются, убегая по шоссе, другие — от собственных мыслей. Чтобы не думать до умопомрачения над тем, что ушло и что наступит. Липы в Айе, которые даже гранатой вряд ли можно повергнуть наземь, останутся такими же. Но люди потом будут смотреть на них совсем иными глазами. Наивно полагать, что приближающийся ураган проветрит только за́мки. Головы он тоже проветрит. Что сметет и что принесет он взамен?

— Нет, ваше сиятельство, я действительно не знаю, что вам сказать.

Галди переводит взгляд на Деше.

— А вы, господин старший лейтенант?

— Куда вы решили ехать? — задает встречный вопрос Деше.

— Пока в Залу. Там у меня небольшое имение, приданое жены. А оттуда либо обратно сюда, либо еще дальше.

— Неужели все должно было случиться именно так?

— Да, должно было. Вас, я думаю, интересуют не столько факты, сколько причины. Потерпите немного. Когда все уляжется… вы сможете выбрать любую угодную вам причину. Все начнут анализировать, высказывать различные предположения, и каждый искренне будет верить, что прав