Путь Абая. Книга третья - Мухтар Омарханович Ауэзов

Мордастый толмач приготовился открыть крышки над обеими половинами ящика, но тут вмешался Казанцев, который приказал считать только белые шары. Уездный аким не сомневался в победе Оспана Кунанбаева. И тогда толмач с усами, как щетина черного кабана, запустил руку в белый отсек ящика. Непонятно усмехаясь, он поначалу пересчитал на ощупь шары, затем стал по одному вытаскивать их и по громкому счету укладывать на стол в один ровный ряд. Уверенность уездного головы и многих других, что белых шаров за Оспана будет отдано - если не все тридцать, то близко к тому, совершенно не оправдалась! Выкрикнув: «Один, два, три... пять... восемь, девять.»- толмач вдруг смолк и, вздыбив щетинистые усы, уставился на Казанцева. Сыновья Кунанбая в едином порыве вытянули шеи в сторону счетчика, словно неслышно выкрикивая: «Считай дальше! Не останавливайся!»

- Что, может быть, у этой собаки камнем глотку забило? -раздалось среди иргизбаев и кунанбаевских детей.

Однако счет белых шаров за Оспана на этом кончился. Толмач молчал, поглядывая в сторону чиновников, как настороженный кабан. Казанцев вмиг взорвался гневом и, взбешенно выпучив глаза, с размаху шлепнув себя по ляжке ладонью, обернулся к своей Анне Митрофановне: «Провалили, канальи!» И Анна Митрофановна, доселе сидевшая в безмятежном спокойствии, широко раскрыла глаза и мгновенно побагровела. «Как так?!» - только и нашлась дама, что сказать. Она едва не свалилась со стула, вскочила на ноги и стала растерянно озираться. Ее состояние не ушло от внимания Жиренше и его компании. Бии и баи принялись громко похохатывать, глядя на нее.

- Е! Она что такое сказала?

Жиренше взялся растолковывать:

- Вы сами слышали: баба уездного начальника вскрикнула котек2 !

Оразбай сдержанно посмеялся вместе с другими и добавил от себя:

- И на самом деле получился «котек»! Для детей Кунанбая - воистину котек! О, аруах! А мне будет сопутствовать удача, иншалла!

Выборы остановить было нельзя. Стали считать шары, брошенные за Кунту. Их оказалось двадцать один. Мир обрушился в глазах сыновей Кунанбая. Они сидели, ничего не понимая. Оспан потерпел полное поражение. Волостным правителем был избран Кунту.

Дальше - хуже, кунанбаевская партия не получила большинства и в выборах биев для двенадцати родовых аулов. Всего несколько человек из сторонников Кунанбаевых были выбраны биями.

Выборы закончились, и в час роспуска выборного съезда Оразбай, Жиренше и другие заговорщики собрались вокруг вновь избранного волостного правителя и воздали ему шумные почести. И несмотря на то что они находились в пределах исконного аула Кунанбая, его противники вслух радовались своей победе на выборах. Жиренше сказал знаменательные слова:

- Благословенно имя нашего волостного! Кунту3, ты долго заставил нас ждать, но все равно взошел над нами ясным солнышком! Иншалла!

Радость и ликование клики Оразбай - Жиренше были понятны: отныне нашейный знак и печать волостного головы будут служить интересам тех семи толстосумов, которые устроили победу Кунту на выборах. Бии будут оправдывать и обелять черные дела приспешников волостного правителя, дубина власти теперь хорошо послужит грабежам и насилию новой партии, пришедшей к власти. Бумажные «приговоры», ябеды и жалобы теперь начнут составляться только в пользу сторонников этой партии, отары овец и табуны лошадей будут отниматься по суду только в их пользу.

По всем джайлау разъехались выборщики и разнесли по Тобыкты разные истории, тяжелые для одних и веселые для других, - связанные с неожиданным, неслыханным ходом прошедших выборов. Особенно смешною была байка про то, как баба уездного начальника в сердцах выкрикнула не очень приличествующее ей слово «котек» (так был воспринят степняками ее удивленный возглас «Как так?»), узнав, что понравившийся ей Оспан Кунанбаев проиграл выборы.

Для сыновей Кунанбая их поражение на выборах стало предметом мучительных раздумий, они никак не могли понять, как же могло случиться, что их так больно покусали те, что были намного слабее. Проводив уездного главу и крестьянского начальника, братья начали собираться то у одного, то у другого, днями и ночами обсуждая, что им теперь надо предпринять, дабы вернуть власть и свое влияние.

Однако тщетность их намерений была очевидна для всех, да и для них самих также. Прямо и открыто об этом решился высказать им только Абай. Однажды он зашел на совет аксакалов и карасакалов рода Иргизбай, проходивший в доме Оспана, и заговорил, стоя у двери:

- Е-е! Вы как спугнутые сурки - хотите заново рыть норы? Однако на пути у вас оказался крепкий пенек по имени Кунту, и вы хотите всем скопом навалиться и прогрызть, искромсать пень зубами и когтями. А что еще остается вам делать? Сурки и должны поступать как сурки... - сказав это, Абай повернулся и вышел вон, посмеиваясь.

Абая ничуть не задевали все эти стенания и проклятия: «Унизили наше достоинство! Опозорили, будь они прокляты! Очернили!» Торжество же и насмешки Жиренше - Оразбая, - мол, «посадили в лужу», «осмеяли гордецов», - направленные и против него лично, Абая только забавляли. Он был занят своим делом, а на всю эту суету смотрел со стороны с усмешкою.

Итак, весть о том, что волостным правителем избран не один из сыновей Кунанбая, а человек из другого рода, дошла до Базаралы на каторгу. Базаралы решился на побег. Прошли месяцы - и вот он в родных краях. Свершилось то, о чем говорит народная молва: «Зашитый в новый саван не вернется, одетый в старое рубище - вернется». Одетыми в старое платье джигиты уходили на войну, в опасный поход. Базара-лы вернулся домой полным сил и решимости, не сломленный духом и телом.

Испытав и преодолев все тяготы и мучения беглого каторжника, Базаралы добрался, наконец, до Семипалатинска. И тут почувствовал себя почти как дома: в городе об эту пору было немало тобыктинцев, приехавших после осенней стрижки овец, в затишье перед кочевкой на зимники Чингиза. Используя свободное от степной страды время, люди везли в город тюки шерсти на продажу, свалянный войлок, меха, кожи. Длинные караваны верблюдов прибывали из степи, тянулись по улицам и постепенно рассасывались по дворам казахов, живших на обоих берегах Иртыша. Кочевники несуетно продавали свой товар, затем покупали на базарах все необходимое по их жизни и обиходу: муку, чай, посуду, ковры, богатую свадебную одежду, подарки. И как раз в такое благостное для степняков время по переулкам города, где обосновались люди Жигитек и люди Бокенши, пронеслась