Путь Абая. Книга первая - Мухтар Омарханович Ауэзов

призвала какую-то пожилую женщину, которая перед закатом вывела больного из юрты, поставила лицом к западу и стала пошлепывать по нему еще теплыми легкими только что зарезанного барана. Сбрызнула водой изо рта и стала дуть ему в лицо, после чего принялась заговаривать:

- Сгинь, нечистая сила, сгинь! Оставь дитя малое, - бормотала она, выставляя лицо мальчика под багровый свет закатного солнца.

Этим заговором и обошлось все лечение. Когда Абай, поднятый с постели, выходил из дома, он еле устоял на ногах, все кружилось у него перед глазами, озноб сотрясал все тело. В глазах повисла мутная пелена, сквозь которую вся окрестность, освещенная багровым огненным сгустком закатного солнца, предстала в сиянии какого-то необычайного, болезненно яркого цвета. Таких красок мира Абай еще не видел. Такое может быть в сказке или в дивном сне. Или в потустороннем мире иной вселенной, чем наша.

Спустя два дня аул двинулся на перекочевку от Колькайнара в сторону Чингиза. Уже за несколько дней до этого старейшины аулов и владетели больших стад перестали спрашивать у проезжих, появлявшихся из-за перевала, сошла ли вся мерзлота с джайлау и пробилась ли трава на горных лугах. Это означало, что уже решено кочевать. Склоны Чингиза обрастали травою позже, а к тому времени низины предгорья и подножия гор уже покрывались буйной зеленью. По весне на Чингизе высокогорные луга освобождались от толстого слоя снега нескоро, но именно там располагались лучшие летние пастбища на просторных джайлау, с обилием чистейшей воды горных рек. И эти пастбища по ту сторону перевала целиком принадлежали роду Тобыкты.

Обычно, придерживаясь времени, когда снимался на перекочевку главный аул Кунанбая, остальной кочевой народ соседних аулов тоже всей ордой приходил в движение, дружно отправляясь на джайлау. Тянулись караваны многолюдных кочевий - через богатые разнотравьем низины - от зимовий Жидебай, Мусакул, Шуйгинсу и далее разными тропами через перевалы Чингиза. Отправлялись к самым ближайшим луговым урочищам за перевалом: Акбайтал, Колденен, Жигитек, Шаткалан. Некоторые урочища назывались именами родов, которым они принадлежали: Жигитек, Бокенши...

К урочищу Бокенши путь проходил по широкому оврагу между зимниками Жексена и Кодара.

Был бы Абай здоров, то дни кочевки на летние джайлау стали бы, как и всегда, самыми веселыми и радостными днями для него. Шумное и хлопотное, многотрудное кочевье взрослых было охвачено большими, нешуточными заботами, а для беспечной детворы весенний исход из долин на горные джайлау оказывался сплошным праздником. Владетели больших стад и мелкая беднота тревожились, не растерять бы по дороге скот, а дети на этой древней кочевой дороге резвились и веселились, и ничего лучшего не могли бы себе пожелать. Весь путь от Коль-кайнара до самого Байкошкара, стоянки кунанбаевского аула, куда надо было добираться кочевникам за десять переходов, маленький Абай в прошлые памятные годы воспринимал как долгую веселую прогулку - длинный ряд праздничных дней.

В этом году такое же многолюдное шумное кочевье, но ускоренное и укороченное по времени. Одноразовые ночевки на известных исконных стоянках: Талдыбулак, Барлыбай, Кы-зылкайнар. На некоторых стоянках вообще не задерживались: остановившись после ночного перехода утром, к вечеру трогались дальше. Кочевка на этот раз была особенно убыстренная, происходившая в большой спешке. Даже там, где останавливались на два-три дня, больших юрт не ставили. Наскоро разбивали маленькие легкие юрты - абылайша, сооружали войлочные балаганы - жаппа или низкие, тесные шалаши итар-ка, составленные из настенных юртовых решеток кереге. Каждый селился во временном лагере как ему заблагорассудится, и казалось, что большое кочевье взрослых решило поиграть в детские игры - «аул-аул», «курке-курке», «шалаш-шалаш». Находившиеся вдали друг от друга всю зиму, раннюю весну и осень, аулы встречались только на путях весеннего перехода на джайлау, и какое-то недолгое время находились они в самом тесном общении во время ночевок и в дни совместного отдыха на исконных стоянках. И тогда все тонуло во всеобщей сумятице, перепутывалась скотина, поставленные как попало шалаши одного аула смешивались с балаганами другого, шум и гам стоял несусветный, порой и люди теряли друг друга и не могли отыскать свои времянки.

Особенно беспокойными и тягостными дни кочевий были для чабанов и для ягнячьих пастухов - козыши, не меньшие тревоги и мучения выпадали на долю табунщиков. В чужие косяки могли уйти и расседланные лошади, и молодые не-выезженные стригунки. Ягнята одного аула забегали в чужое стадо, овцы разных отар смешивались - попробуй их раздели. И в этой неразберихе кое-кто хватал приблудных баранов и ягнят чужого аула, резал их под покровом ночи и торопливо, в темноте пожирал «пришлое мясо», порой недоваренным, боясь не успеть до рассвета...

Этот поспешный исход аулов из зимников на джайлау вынуждал кочевников сбиваться большими скоплениями людей, стад еще и потому, что на них с небывалой лютостью и наглостью совершали свои разбойные нападения волки. Их было немало, они размножились на безлюдных склонах Чингиза и до появления кочевых стад вскармливали своих волчат в основном на мясе сурков, которых водилось здесь уйма. Теперь же, когда появились рядом с ними огромные стада овец и конские табуны, звери стали налетать на них, словно неудержимые вихри, совершали дерзкие ночные набеги и беспощадно резали скот. Вот и вынуждены были многие аулы для охраны своих стад объединить усилия. Охрана не слезала с лошадей, люди всю ночь жгли костры вокруг временного пристанища и с оружием в руках стерегли скот, не смыкая глаз. Все это превращало мирное перемещение к летним пастбищам во что-то похожее на передвижение огромного войска. Днем весь кочевой люд на седлах, каждый джигит держит в руке или копье, или боевую палку-соил, или тяжелую секиру. Воистину все это было похоже на военные действия, на выступившее в поход войско.

Нынешняя кочевка оказалась для Абая мучительной. Никакой радости, никакого веселья. Он уже не лежал в жару, в бреду, но не был и вполне здоров. Даже просто ходить, ехать верхом на лошади он не мог. Душа не радовалась ничему, двигаться не хотелось. Голова постоянно кружилась, в глазах темнело, когда он, пересилив себя, пытался встать на ноги. Но аул не мог не кочевать из-за его болезни.

Кунанбай, обычно навещавший Улжан через два-три дня, в остальные дни жил у своей младшей жены, красавицы токал Айгыз. Изредка навещал старшую жену, байбише Кунке, у которой был свой отдельный аул. Но во время кочевки Кунан-бай всегда двигался вместе с ее аулом. В начале болезни он поинтересовался ходом болезни Абая, потом будто совсем забыл о нем.

Абай не мог усидеть на коне, Улжан не разрешила ему и