Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

монарха сообщить это мне; к тому времени мне удастся получить подкрепление из соседних португальских фортов; увеличив, таким образом, число состоящих под моей командой солдат, я прорвусь к дворцу Бен-Маакоро и, надеюсь, найду способ вызволить вас. Вам следует подготовиться: узнав о моем приближении, собравшись духом, вы убежите из дворца, тем более что я, не подавая вида, буду прикрывать ваше бегство. Доехав до Бенгелы, вы получите обещанное вознаграждение и сядете на корабль. Если из дворца сбежать вам никак не удастся, я потребую вашей выдачи в качестве первого пункта предстоящего договора. Бен-Маакоро может не согласиться; что ж, тогда придется подождать пару месяцев... Тем временем я построю несколько фортов, расставлю там португальские гарнизоны, соединюсь с факториями Бенгелы, так что мы незаметно для Бен-Маакоро станем хозяевами его королевства и тогда потребуем от него силой вернуть то, что нам не удалось выторговать путем переговоров. Итак, вы меня выслушали, пришла очередь говорить вам, но, прежде чем ответить, знайте, попасть в Европу иным путем вам не придется — у вас нет выбора».

«Но хорошо ли вы все продумали, сударь, — сказала я португальцу, как только он закончил свою речь, — ведь от вашего предложения веет какой-то свирепой жестокостью? По какому праву вы распоряжаетесь судьбой двух женщин, которые, по сути дела, в ваших услугах и не нуждаются? Вы разговариваете со свободными гражданками...»

«Свободными? — надменно отвечал дон Лопес. — Вы ошибаетесь, едва лишь вы узнали о моем плане, свободе вашей пришел конец, отныне вы находитесь в рабстве. Попытайтесь-ка для начала выйти из кабинета».

Климентина опрометью бросилась к дверям, но была вынуждена в ужасе попятиться назад, потому что за дверью заблестели штыки караула.

«Чудовище!.. — закричала она в отчаянии. — Вот чем отплатил ты за мою любовь! В награду за радости прошлого ты посылаешь меня к людоедам!.. А эта несчастная, чем она провинилась, почему и она запуталась в паутине твоей адской политики? Она что, родом из Португалии? Твоя рабыня? Ты забыл о последней просьбе Гаспара?»

«Климентина, — с явным равнодушием отвечал дон Лопес, — все твои возражения относятся к частной жизни, так что они теряют смысл, когда речь заходит о государственном интересе. Любовь, признательность, права человека — все эти понятия тускнеют, когда родина зовет нас на службу и начальство отдает соответствующий приказ; государства живут и укрепляются за счет ущемления прав слабейшего, которые сводятся к нулю, когда речь идет о праве сильного».

«Но ведь это страшная несправедливость».

«Согласен, но если бы вы хоть немного разбирались в политике, вам было бы известно, что насилие и несправедливость являются столпами любого монархического государства, ведь монарх получает свои права путем тысячи несправедливостей, чинимых им обществу. Впрочем, вы вольны выбирать, я не заставляю вас ехать к людоедам: если вы откажетесь, можете провести остаток жизни и здесь, но закованными в цепи».

«О дон Лопес, — вскричала я тогда, — как же вы осмелились, помимо прочего, пренебречь заповедями христианства? Перед алтарем Господа, которому вы поклоняетесь, я поклялась в верности моему супругу, а вы заставляете меня идти на измену».

«Этот грех целиком ложится на мою совесть, — с презрительной улыбкой сказал португалец, — лишь одни плебеи верят в то, что королевская власть даруется Господом. Сами же короли соглашаются считать божественным законом только то, что служит их священнейшим интересам, тешит их алчность и самолюбие».

«Ах! — с жаром возражала ему я. — Но что скажут подданные, если короли, думая только об удовлетворении своих страстей, забудут о справедливости?»

«Монарх менее всего беспокоится о судьбе своих подданных, — отвечал португалец, — он заботится только о величии государства; если ради этого величия нужно пожертвовать каким-нибудь подданным, судьба несчастного решена».

«Вы говорите скорее о тиранах», — возразила я.

«Все монархи в той или иной степени тираны, чьи преступления определяются исключительно государственными интересами. Но откуда вы взяли, что преступления, вселяющие в вас такой ужас, противоречат законам естества? Вдумчивый исследователь природы ежедневно убеждается в том, что главнейшим законом ее является гибель слабого существа, приносимого в жертву интересам сильнейшего: чахлое растение, оказавшись под густой листвой величественного дуба, лишается солнечного света, перестает расти и засыхает; волк пожирает ягненка; богатый выжимает из бедняка последние соки; повсюду мы наблюдаем торжество грубой силы, тогда как природа почему-то не торопится защитить слабого, его страдания остаются неотомщенными и только обостряются; окружающие, не чувствуя к нему ни жалости, ни сострадания, не спешат противодействовать насилию и деспотизму».

«По-вашему, тирания никак не нарушает законов природы?»

«Она служит этим законам, является их точнейшим отражением, запечатленным и в душе дикаря, и в сердце цивилизованного человека; тирания управляет поведением животных, позволяет произрастать растениям, определяет течение рек и движение звезд; без тирании природа погрузилась бы в спячку, ведь любой естественный процесс представляет собой одно из проявлений тирании».

«Ну, а гуманность?»

«Это оправдание слабых, желающих избавиться от ярма, надетого им на шею, это аргумент, меняющийся в зависимости от обстоятельств. Перемените роли, и угнетенный тотчас же превратится в тирана; неужели эти ухищрения изменят законы природы? Мысли о гуманности родятся лишь в мозгу эгоистичного раба, проливающего слезы при виде мучений окружающих только потому, что он сам боится стать жертвой; вот почему государственные интересы не знают сострадания... Правительство не боится своих подданных, зато подданные трепещут от страха перед правительством».

«Ну что ж, — сказала я моей подруге, — наше мужество должно быть равным жестокости этого чудовища; пойдем».

«А твои обещания?» — спросила Климентина де Рибейру.

«Я сдержу данное вам слово: это зависит только от меня; находясь на королевской службе, я могу позволить себе любые преступления, а если бы я действовал как частное лицо, они тяжелым бременем легли бы на мою совесть. Я обещал вам помощь и любую поддержку, теперь я торжественно повторяю прежнюю клятву, будьте уверены: мое слово крепкое. Зло причиняет вам государственный деятель, в остальном я ваш искренний друг».

«О Климентина, — твердо заявила я, — мое решение принято; я доверяю Лопесу, он нас не покинет».

«Прекрасно! — сказала Климентина. — Я иду вместе с тобой».

Затем она обратилась к правителю фактории:

«Могу ли я, по крайней мере, захватить с собой прислугу?»

«Разумеется, — отвечал дон Лопес, — ваших женщин похитят вместе с вами. Бен-Маакоро знает о том, что в форте остался слабый гарнизон, что здесь находятся белые женщины; он пошлет свои войска, я разыграю сцену отступления, дикари заберут вас в плен... Успех предприятия зависит только от вас самих; обдумайте это хорошенько, ведь иначе вам не выбраться на свободу. Как смогу я проникнуть во владения Бен-Маакоро, если вы