Рассказы Фата-морганы - Джонатан Литтел

на зеленые стебли вышивки, простертое на ней белое тело, длинную худую спину, бедра, два полушария ягодиц. Я лег на это тело, и оно вздрогнуло. Полотенце упало, и волосы закрывали лицо. Стопами я раздвинул ей ноги, просунул руку под живот, чтобы приподнять бедра, и уперся напряженным членом в ее отверстие. Но там было сухо, я слегка отодвинулся, послюнил пальцы и увлажнил его, нежно массируя. После этого я вошел легко. Ее дыхание участилось зад задвигался подо мной, длинное тело, стиснутое в моих руках, напряглось, и она издала крик, который сразу же оборвался. Я почувствовал, что таю от удовольствия, длинная, тончайшая игла наслаждения пронзила мне спину, кожа на затылке натянулась, и по ней побежали мурашки. Я повернул голову: в зеркале, белом от лунного света, я снова увидел свой зад, тыльную сторону своих жилистых бедер и ее бедра, стиснутые ими, а между — темные, багровые, неясные очертания. Завороженный непристойным зрелищем, я замедлил движения; женщина, чье тело тонуло в длинных стеблях травы, вышитых на покрывале, трепетала, ее рука искала мое бедро — я видел это в зеркале, — покрытые лаком ногти впились мне в мышцы, как вдруг дверь рядом с зеркалом распахнулась и в полосе лунного света я увидел заостренное личико ребенка, который смотрел на нас во все глаза, упрямо сжав губы. Я замер. Лицо оставалось неподвижным; сбоку от него я по-прежнему видел сдвоенный массив бедер и между ними темный сгусток гениталий. Я чувствовал, как удовольствие нарастает, женщина стонала, я резко отстранился перекатился на бок, мой член, влажный и багровый, все еще пульсировал, я кончал длинными струями; почти не осознавая этого. Лицо мальчика исчезло в темноте лестницы, было слышно, как босые ноги быстро-быстро шлепают по каменным ступеням, женщина в замешательстве растерянно смотрела на меня, я все еще кончал. Весь в поту и прерывисто дыша, я откинулся на спину и рассеянно вытер живот простыней; женщина была уже на ногах, и, накинув халат, последовала за ребенком.

К тому времени, как она вернулась в постель, я уже спал. Когда я проснулся, за окнами уже светало. Щупальца глицинии плавно покачивались; птицы в гуще ветвей принялись пронзительно щебетать, устроив настоящий концерт. Лицо женщины, которая лежала ко мне спиной вполоборота, вновь было скрыто длинными распущенными волосами. Я не стал ее беспокоить, встал и, быстро натянув спортивный костюм, сошел в гостиную. Я подумал, не сделать ли мне кофе, но тут же отказался от этой мысли и спустился на нижний этаж: ребенок спал, свернувшись клубком на узкой деревянной кровати. Присев на край, я вгляделся в его строгое лицо, освещенное косыми лучами зари. Эту комнату тоже наполнял птичий щебет. Казалось, ребенку было трудно дышать, к покрытому испариной лбу прилипли светлые пряди волос, я смахнул их пальцами, и он проснулся. «Ты уходишь?» — спросил он, не шевелясь. Я кивнул. «Я не хочу, чтобы ты уходил», — сказал он, глядя на меня упрямо, почти жадно. «Но мне надо», — ответил я тихо. «Почему?» Подумав, я сказал: «Потому что мне хочется». Его взгляд, одновременно беспомощный и настойчивый, затуманился: «Значит, когда ты счастлив, я несчастлив. А когда я счастлив, несчастлив ты». — «Вовсе нет. Дело совсем не в этом». Наклонившись, я нежно поцеловал его влажный лоб, затем поднялся и вышел. В саду было тихо, мягко шелестела листва, скрывая резкие перелеты неумолкающих птиц, солнце уже пекло вовсю, сильный утренний жар обволакивал кожу. Дверь легко открылась, и я вернулся в коридор, где возобновил свой бег, продвигаясь размеренными шагами в такт дыханию. Коридор теперь казался чуть светлее, я чуть лучше различал его изгибы, хотя не мог сказать наверняка, на каком расстоянии от меня находятся стены и потолок, если он вообще существовал. Здесь было не так жарко, но, разгоряченный бегом, я вспотел, штаны прилипли к пояснице, однако это не мешало мне сохранять ритм, подобно хорошо смазанному механизму. Не снижая темп, я миновал темные пустоты — то ли ответвления, то ли просто ниши; наконец что-то слева — металлический блеск на периферии зрения — привлекло мое внимание; не замедляя бег, я без раздумий ухватился за ручку, повернул ее и, открыв дверь, перескочил через порог. Нога утонула в чем-то мягком, и я остановился. Я был в огромной, полутемной, скудно меблированной комнате; золотые виноградные лозы, переплетаясь, ползли по обоям; на полу лежал темно-красный, почти кровавого цвета ковер. В другом конце комнаты, за кроватью с тяжелым золотым покрывалом, на котором были вышиты длинные зеленые стебли травы, у окна стояла фигура с коротко стриженными угольно-черными волосами; ставни были закрыты, но человек разглядывал что-то на стекле, вероятно, собственное отражение. Мгновение я глядел на эту фигуру, тоже как будто сквозь стекло, с каким-то легким, почти радостным чувством. При звуке закрывшейся двери фигура обернулась, и я увидел, что это женщина, красивая женщина, чье смуглое лицо с угловатыми чертами озарилось улыбкой. Плавно обогнув кровать, она обняла меня и, смеясь, просунула свой маленький подвижный язык между моими губами. Я потерял равновесие и упал вместе с ней на зеленые стебли покрывала, уткнувшись носом в ее короткие волосы, которые обдали меня запахом земли и корицы. Она со смехом извивалась подо мной, пытаясь вырваться. Я приподнялся и неуклюже попробовал расстегнуть прозрачную тюлевую блузку, касаясь ее груди в жестком лифчике. Она снова засмеялась, выскользнула из моих рук и, стоя на коленях на зелено-золотой постели, застегнулась. «На улице, — сказала она, подняв красивые темные глаза, которые задорно смотрели из-под тяжелых от туши ресниц, — я представляла, как трогаю твое лицо. И вот ты здесь». Я снова потянулся рукой к ее телу, но она, смеясь, отстранила ее: «Что за нетерпение! Подожди, я умираю с голоду». Она подняла трубку телефона, стоявшего рядом с кроватью, набрала номер и, размахивая картонным буклетом, перечислила несколько блюд. Я поднялся, размял онемевшие ноги, направился в ванную, отвернул тяжелые фарфоровые краны и стал пробовать пальцами температуру воды.

Погрузившись в воду, она повернулась спиной и прильнула ко мне своим длинным смуглым телом. Ее короткие густые волосы щекотали мне ноздри; я терпеливо гладил ее руки, живот, верхнюю часть груди, выступавшую из воды, которая казалась чуть зеленоватой. Ее матовая кожа была покрыта множеством небольших шрамов — довольно плотных бугорков, где покороче, а где подлиннее; я насчитал три на левом плече, один в паху, один большой на ребрах, один под правой грудью и еще один, раздвоенный, над углом нижней челюсти. В дверь