Рассказы Фата-морганы - Джонатан Литтел

стаканом в руке и, подойдя, сел за письменный стол. Откинувшись назад, девушка уронила голову на подушки, ее колени, соприкасаясь, образовали с ее стопами, поставленными плашмя на фиалковые простыни, подвижный треугольник, который она тихонько покачивала из стороны в сторону. «Иди сюда, если тебе холодно». — «Нет, не сейчас», — ответил я рассеянно, теребя ручку и перекладывая бумаги. Под руку мне попалось маленькое стеклянное яйцо, матовое и немного шероховатое; я взвесил его, покатал в ладони и поднял на свет: оно переливалось жарким, красным, темным блеском, словно было наполнено кровью или в нем зрело загадочное существо, непосредственно связанное с огнем. Я протянул руку к своему бокалу, ища глазами бутылку, но она каким-то образом уже оказалась у девушки, которая, смеясь, перекатывала ее между ног: «Хочешь ее? Подойди и возьми». — «О, ты меня бесишь». Мои плечи тряслись в ознобе: должно быть, я в самом деле простыл. За окном по-прежнему шел сильный дождь, погружая все вокруг в сумрак и почти скрывая из виду кирпичную стену, хотя она была на расстоянии вытянутой руки. Я встал и направился в ванную; девушка вернулась к журналу и листала страницы, играясь с бутылкой, по-прежнему зажатой между ее стопами. Подойдя к зеркалу, я стал изучать свое лицо: оно показалось мне странно расплывчатым, полустертым, мне не удавалось ухватить его конфигурацию; я тер его в замешательстве, но оно как будто растекалось под моими пальцами, и я еще больше ощущал свою разрозненность. Чтобы не смотреть на это, я вернулся в комнату; девушка по-прежнему читала, вполне себе живая и абсолютно настоящая тонкокостная, с изящными сочленениями, теплой золотистой кожей, растрепанной шевелюрой, вспыхивающей красноватыми отблесками, и темными глазами, в которых всегда читалось легкое удивление. Я боялся до нее дотронуться, мне казалось, что мои пальцы пройдут сквозь ее кожу или же сами рассыпятся при соприкосновении с ней, как мокрый песок. Захватив по дороге бутылку, я вернулся к письменному столу, налил себе еще стакан и стал читать наваленные друг на друга листки. Почерк ничем не отличался от моего, должно быть я сам написал эти строчки, эти страницы текста, но они мне совершенно ничего не говорили, и я напрасно пытался уловить смысл. Это было что-то вроде рассказа: рассказчик, блуждающая тень, идет по просторному дому, в комнатах раздаются крики маленьких детей. В атмосфере было что-то русское, можно было подумать, что это рассказ Чехова, будь там хоть какой-нибудь намек на психологизм; так или иначе, ко мне это не имело ни малейшего отношения. Может быть, это был сделанный мной перевод, о котором я забыл? Или копия попавшегося мне под руку текста? Я терялся в догадках, впрочем это было неважно. Груди девушки, которая как будто спала на кровати, прятал раскрытый домиком журнал, ее голова была повернута набок, лицо частично скрыто волосами. «Она захватывает все больше и больше места, — подумал я. — Скоро она вообще будет чувствовать себя тут как дома». Мне по-прежнему было очень холодно, я трясся всем телом, но не хотел ложиться рядом с ней, я боялся пораниться о ее колючие кости, о ее такое твердое, острое тело; поэтому я сложил бумаги, вышел в коридор и открыл вторую дверь, ту, что слева, пересек комнату, ступая по полиэтиленовой пленке, поднялся по лестнице на антресоли и с закрытыми глазами скользнул под покрывающий их полиэтилен, подолгу сотрясаясь от пробегавшей по мне дрожи. Сколько это продолжалось? Сложно сказать — вечность песка и лавы, мое тело утратило всякую плотность, всякое присутствие, оно плыло где-то высоко-высоко, покачиваясь на лихорадке, как на погребальной ладье, сквозь годы минуя все воды мира, и не могло найти дорогу ни к жизни, ни к смерти. Когда в конце этого многовекового путешествия я снова открыл глаза, то обнаружил, что пленка исчезла, а я лежу под толстым пуховым одеялом в бежевом пододеяльнике, плавая в собственном поту. Я повернулся и оглядел комнату: пленка была убрана, на полу лежал широкий лазурно-голубой ковер, испещренный темно-голубыми узорами, все выглядело чисто, опрятно, пестрая игрушка по-прежнему лежала на табурете. У стены стояло большое прямоугольное зеркало в тонкой оранжевой раме: я хотел найти там свое отражение, но увидел только пеструю игрушку, показавшуюся мне больше и замысловатее той, которую я помнил, словно она выросла за эту долгую ночь. Я услышал, как под антресолями открылась дверь, о существовании которой я никогда не подозревал, и на голубом ковре появилась девушка. Теперь на ней были легкие темно-коричневые брюки и красная майка с большим черным кругом на груди. «Так лучше, а?» — сказала она, поднимая ко мне голову и улыбаясь во весь рот. «Тебе надо снести перегородку или хотя бы сделать двойные двери, так будет больше пространства». У меня не было сил сказать ей, чтобы она оставила свои советы при себе, я перевернулся на спину, расправил ноющие члены и снова закрыл глаза. Только тогда я заметил, что моя одежда исчезла так же, как и пленка, я лежал под одеялом голый и внезапно почувствовал стыд, словно ощипанная птица, нахохлившаяся и испуганная. «Где мои вещи?» — пробормотал я, но если девушка и слышала меня, то не ответила, — она опять куда-то исчезла. До меня донесся слабый шум льющейся воды: она, конечно же, наполняла ванну в другом конце квартиры; внезапно звук стал отчетливей, и я еще до ее возвращения понял, что загадочная дверь ведет в ванную, соединяя две смежные комнаты. На этот раз она держала в руке зеленое яблоко, которое поднесла к носу, прежде чем надкусить. Другое, спрятанное за спиной, она протянула мне: «Вот, держи». Поскольку я никак не отреагировал, она продолжала настаивать, суя яблоко прямо мне под нос: «Давай же, тебе станет лучше». Я не шевелился, и она снова откусила от своего яблока, медленно и тщательно жуя, а второе засунула в карман брюк. «Ванна почти готова. Ты идешь?» Я не мог отвести глаз от круглого шара у нее на бедре; наконец я поднял голову и перевел взгляд на зеркало в оранжевой раме, которое отражало длинную плавную линию ее тела. «Где моя одежда?» — «Ох, какой же ты иногда зануда! — засмеялась она. — Вот она, на стуле. Я еще положила трусы, ты был без них». Она снова исчезла под антресолями и закрыла за собой дверь. Я слышал ее возню за перегородкой, она выключила воду и, должно быть, разделась, затем я услышал, как ее тело скользнуло в ванну. Она продолжала грызть яблоко, было слышно, как слабо всплескивает вода. Я